Геринга 18

К концу августа я смиренно принял свою участь, и от моих прошлых терзаний не осталось и следа. Ну армия – и армия. Хрен с ним. Зато будет, что рассказать кому-нибудь, когда-нибудь, если удастся вернуться домой. Да, для меня всё сложилось не так здорово, как для моих одноклассников и всяких прочих знакомцев. Ну и что ж? В конце концов, так ли у них всё было хорошо, если накладывать их успех на моё видение желаемого и на мои критерии успешности? Кто из них поступил в столичный универ на писательское дело? Никто...

Я не стал ещё раз возвращаться в музей порнухи, чтобы сказать им, что не буду у них работать: зачем? Вместо этого я покинул столицу по-английски: сел в самолёт и был таков. Мама, готовившаяся встречать меня с победой, немного расстроилась. Она не была разочарована, и я не чувствовал себя ребёнком, навлёкшим на семью несмываемый позор своей неудачей. Просто она расстроилась, как расстроился и я сам. Отец позвонил спустя пару дней после моего возвращения. – Ну чё там, как экзамены? – спросил он. – Никак, – ответил я, – Не сдал и не поступил...

В конце июля я сел на самолёт, предвкушая настоящее дорожное приключение. Я впервые ехал куда-то так далеко один, впервые должен был сам позаботиться о жилье и впервые должен был сам ориентироваться в чужом городе. Строго говоря, жильём всех абитуриентов обеспечивали на время экзаменов: нам давали койко-место в комнате, где уже жил кто-то из студентов. Кому-то везло, и они попадали к ребятам, которые на лето уехали домой, и в их распоряжении были абсолютно пустые комнаты. Кому-то везло чуть меньше, и их подселяли к тем, кто на лето никуда не уезжал...

На первый экзамен я пришёл разбитым. Ночью я почти не спал: всё время потратил на то, чтобы как следует поволноваться и понервничать. В общем-то, я был готов: за последний школьный год я написал бесчисленное множество сочинений и решил тонны типовых тестов, похожих на те, что вот-вот должны были раздать нам экзаменаторы. Но тогда я ещё не знал, что переживать и трястись перед каким-либо важным событием – это вовсе не обязательно, и что любой, даже самый решающий и судьбоносный рубеж можно пройти на расслабоне и рассосе, относясь к своему возможному фиаско с юмором и иронией...

Я часто бродил по страницам всяких людей. Было в этом что-то захватывающее. Смотреть, кто как живёт, кто с кем встречается, кто у кого в друзьях, и кто чем делится с этим миром. Зачастую бродил я бесцельно: кликал на одного, другого следующего, начиная как правило с кого-то знакомого. Частенько заходил к Вале, чтобы посмотреть, как у неё дела. К концу одиннадцатого класса она-таки выложила своего нового парня на всеобщее обозрение. Он оказался обычным, нормальным таким парнем: не плюгавым задротом, но и не красавцем с журнальной обложки...

Как только мне стукнуло восемнадцать, я получил возможность совершенно законно и невозбранно покупать себе алкоголь. Но почему-то не делал этого. Мало радости было теперь в том, чтобы пить: вот так, просто и беспрепятственно. Можно было напиваться хоть каждый день и каждый день куражиться как в последний раз, только толку-то? Дело было даже не в том, что мне не с кем было пить. Мне было без разницы, была ли у меня для этого дела компания – одному пить мне тоже нравилось. Но в одиночку или с толпой, пить, не преступая при этом никаких ограничений, было не круто, а раз не круто, то и неинтересно...