Война за квартиру.

Есть дома, куда возвращаются с радостью. А бывают дни, после которых хочется поверить: всё дурное — во сне. Дом же, родная однушка с облупленной жёлтой дверью и запахом книжной пыли — твоя крепость, тихий причал… Пока по ту сторону дверей вдруг не начинается совсем другая жизнь, чужая и наглая, — и тебя там никто не ждёт. В тот вечер я поняла: ничего привычнее родной квартиры нет, и ничего страшнее — потерять в ней себя. «Кажется, это не мой дом…» Я возвращалась поздней электричкой — усталой, с бутылкой кефира в клетчатой сумке, зевая так, что слёзы заливали глаза...

Иногда ты как будто сам отбросил ключ от собственного дома. Просто так, по доброте. Не подозревая, что потом однажды попытаешься открыть дверь — и уже не войдёшь. Ещё год назад я даже думать не могла, что всё так обернётся. Мы жили втроём в моей однушке — маленькой, шумной, с вечно жёсткой раскладушкой для Сони. Да, было тесно, уставали друг от друга — но у меня была мечта: пусть дочь вырастет в светлой квартире, а не ютится среди сдавленных стен и кастрюль. У Андрея на работе была программа — нужно отработать десять лет, чтобы получить квартиру...

В тот вечер я впервые заметила, что молоко в холодильнике давно прокисло, а хлеб в хлебнице зачерствел. Казалось, время остановилось на полпути между вчера и сегодня — и всё стало ненастоящим, липким, как туман на кухонном стекле. Дочка рисовала несуществующих кошек на уголке школьной тетради. Я смотрела на неё, и меня раздирала слабость — как рассказать десятилетнему ребёнку, что завтра всё будет не так, как раньше? Зашёл Андрей. Зимой его сапоги всегда скрипели громко, будто бы специально. — Надо поговорить, — сказал он...

Знаете, у каждой женщины своё страшное слово. Для меня — это “пожить временно”. Как только слышу — вздрагиваю, хоть век живи одна: сразу тени по стенам, чемоданы в прихожей, чужие запахи на посуде… В тот декабрь я только-только начала засыпать не просыпаясь по ночам. После развода с Колей, дом вдруг стал казаться безопасной тихой гаванью: даже старый стул с расколотой ножкой был для меня знакомой, родной частью жизни, а не банальным хламом. Я сама — хозяйка и сама же свою жизнь вывожу, как змейку за иглой...

Я лежу, смотрю в потолок. Белые пятна, запах хлорки, тишина, которую только изредка прерывает чьё-то покашливание из соседней палаты. Время тянется, будто вязкая каша. Со мной в палате пять женщин — кто баранку жуёт, кто-то ворчит про невнимательных врачей… А мне тогда, казалось: вот бы просто домой. Попить чай, сделать салата, позвонить сыну. Простые радости.. Олег появляется редко. Каждый раз — с натянутой улыбкой: — Привет, Маш. Как самочувствие? — осторожный тон, будто боится услышать что-то лишнее...

Когда я ставлю на полку последнюю коробку, понимаю: всё. Теперь это мой дом. В прихожей пахнет сыростью, окна выходят к морю — я давно мечтала об этом. Детство, запах йода, шум волн, мерцание света от маяка ночью — здесь я впервые почувствовала себя взрослой. Сейчас нет ни одной родной души рядом. С бабушкой было иначе... только она умела слушать, не перебивать, наливать чай, если грустно — молчать следом. Это не сиюминутное решение. Я ухаживала за ней больше трёх лет — таскала пакеты, измеряла...