Репчатый Лук

Лена проснулась раньше будильника. Сквозь тонкие шторы пробивался бледный октябрьский свет, окрашивая спальню в серо-голубые тона. Она повернулась на бок и посмотрела на спящего мужа. Игорь лежал на спине, слегка приоткрыв рот, и мерно посапывал. Пять лет. Целых пять лет они были женаты. Лена улыбнулась и осторожно выбралась из-под одеяла. Сегодня был особенный день, хоть они и договорились отмечать скромно, без лишней суеты. Просто ужин вдвоём в их любимом ресторане. Никаких гостей, никакой родни...

Марина разливала чай по чашкам, когда Игорь обронил эту фразу. Обронил так легко, между делом, будто речь шла о выборе обоев для гостиной, а не о судьбе их дочери. — Значит, в субботу съезжу к нотариусу, — сказал он, вгрызаясь в яблоко. — Давно пора завещание составить. Мы уже не молодые, всякое может случиться. Марина поставила заварочный чайник на стол и присела напротив мужа. За окном моросил октябрьский дождь, и капли медленно стекали по стеклу, оставляя извилистые дорожки. В комнате пахло свежей выпечкой — она с утра возилась с пирогом, который теперь остывал на подоконнике...

Лидия Петровна впервые увидела дачу в таком виде в начале мая. Калитка скрипела, как всегда, но дорожка к дому была почти расчищена — кто-то убрал прошлогодние листья, хотя и не до конца. Крыльцо проседало под ногой так же печально, как и десять лет назад, когда умер муж. Тогда она решила, что дача ей больше не нужна. Зачем? Сын Максим жил своей жизнью, внуков не предвиделось, а одной ездить сюда, вспоминать, как Геннадий копошился в теплице с помидорами, — невыносимо. Но время лечит. Прошлой осенью Лидия Петровна вышла на пенсию, и вдруг оказалось, что дней много, а занятий мало...

Лена всегда знала, что выйдя замуж за Максима, она обретёт не только мужа, но и его семью. Младшая сестра Максима, Катя, была частью этой сделки — девятнадцатилетняя студентка, которая училась в другом городе и нуждалась в поддержке. Лена приняла это как данность. Максим был единственным кормильцем в их семье после смерти отца, и помогать Кате было его священным долгом. Первые два года всё шло гладко. Максим переводил Кате пятнадцать тысяч ежемесячно — на еду, проезд, учебники. Лена не возражала...

Марина стояла перед зеркалом в обувном магазине и не могла оторвать взгляд от своего отражения. Бордовые замшевые ботильоны на изящном каблуке преображали её — делали стройнее, моложе, увереннее. Она повернулась то влево, то вправо, любуясь линией ноги, и впервые за много месяцев почувствовала что-то похожее на восторг. — Берёте? — продавщица смотрела выжидающе, держа в руках коробку. Марина глянула на ценник и сглотнула. Двенадцать тысяч. Почти треть от прибавки к зарплате, которую ей наконец дали в прошлом месяце...

Марина впервые поняла, что что-то идёт не так, когда в третий раз за месяц услышала знакомый звонок в дверь в пятницу вечером. Она замерла на кухне с половником в руке, чувствуя, как напряжение ползёт вверх по позвоночнику. — Андрей! — крикнула она в сторону гостиной, где муж уже второй час сидел перед телевизором с пультом в руке. — Это опять твоя сестра? Ответом ей было невнятное мычание и шуршание пакета с чипсами. Марина бросила половник в кастрюлю с таким грохотом, что даже сама вздрогнула, и направилась к двери...

Марина всегда знала, что деньги — это не просто бумажки. Деньги — это власть, ответственность и, как ни странно, любовь. Или то, что за неё принимают. Когда три года назад Игорь впервые заговорил о том, что неплохо бы помогать его матери, она отнеслась к этому спокойно. Даже с пониманием. Алевтина Петровна вышла на пенсию, муж её давно умер, а на восемнадцать тысяч рублей в месяц действительно не разгуляешься. Игорь работал в IT-компании, получал неплохо, но Марина, руководившая отделом продаж в крупной фармацевтической фирме, зарабатывала почти в полтора раза больше...

Алина вернулась домой около десяти вечера. День выдался изматывающим — переговоры с инвесторами затянулись, потом срочное совещание с юристами, потом внезапный звонок из Лондона. Она сбросила туфли ещё в прихожей и прошла на кухню, мечтая о бокале вина и тишине. Но тишины не было. Из гостиной доносились голоса — громкие, раскатистые, перебивающие друг друга. Алина замерла, чувствуя, как усталость мгновенно трансформируется в раздражение. Она узнала этот смех — тётя Зина. А значит, приехала не одна...

Всё началось с обычного вечера среды. Марина вернулась домой в четыре часа дня — её рабочий день заканчивался рано, что всегда было предметом скрытой зависти коллег и открытого недовольства мужа. Она сбросила туфли в прихожей, переоделась в домашнее и уже собиралась идти на кухню, когда зазвонил телефон. — Марин, ты дома? — голос Игоря звучал привычно устало. — Слушай, я сегодня задержусь, совещание до семи. Ты там что-нибудь приготовь нормальное, а то вчера опять этот твой суп был непонятно из чего...

Галина Петровна проснулась в свой день рождения с тяжёлым предчувствием. За окном моросил октябрьский дождь, серые облака нависали над пятиэтажками, и в этой промозглости было что-то символичное. Она долго лежала, глядя в потолок, и думала: зачем она согласилась отмечать? Зачем позволила детям устроить застолье? — Мам, ты что, против? — удивилась месяц назад Ирина, старшая дочь. — Это же твой праздник! Мы так редко собираемся все вместе. Вот именно — редко. И, может быть, в этом есть свой резон. Но отказать было невозможно...

Лена впервые заметила странность в тот вторник, когда они с Андреем ехали от свекрови домой. Муж молчал, вцепившись в руль так, что побелели костяшки пальцев. Лена знала это состояние — оно накрывало его после каждого визита к матери, особенно когда разговор касался денег. — Тридцать тысяч, — наконец выдохнул Андрей. — Говорит, на лекарства. Опять на лекарства. Лена прикусила губу. Тридцать тысяч. В прошлом месяце было двадцать пять, позапрошлом — двадцать. Валентина Петровна словно имела календарь, по которому её болезни становились всё дороже и дороже...

Марина знала, что эта поездка будет неприятной. Но откладывать дальше было нельзя. Свекровь лежала в больнице уже третий день, и хотя врачи говорили о стабилизации состояния, всем было ясно, что с её сердцем дела обстоят всё хуже. Пора было действовать. — Ну что, едешь? — спросила она мужа, застёгивая короткую замшевую куртку перед зеркалом в прихожей. Андрей сидел на диване, уставившись в телефон. Он даже не поднял головы. — Мне на работу завтра рано. Ты же знаешь. — Твоя мать в больнице, Андрей...