Страсть к похоронам культуры (классической музыки, театра, кино, литературы — нужное подчеркнуть) впервые приняла законченную и в некотором смысле совершенную форму в словах героя советского фильма «Москва слезам не верит»: «Со временем телевидение перевернет жизнь всего человечества. Ничего не будет: ни кино, ни театра, ни книг, ни газет — одно сплошное телевидение». Судя по тому, что предсказание не сбылось, культура (театр, кино, литература — нужное подчеркнуть) отличается странной живучестью. Однако опыт с телевидением остался неуслышанным. Культуру и в наши времена хоронят трудолюбиво и не без сладострастного огонька. Особенно достается литературе. Понятно, что в отличие от предыдущего цивилизационного кризиса, постигшего Россию в 1917 году, кризис года 1991-го был куда менее отмечен творческими прорывами. Возможно, некоторое понятное замешательство, выразившееся в целой череде безликих романов про кто с кем спал и кто кому чего сказал, и постигло отечественную литературу в эпоху внезапно свалившейся на головы свободы. Впечатление кризиса литературы было вызвано не столько отсутствием прекрасных книг, сколько переменой оптики. С момента, когда в нашу жизнь вошло искусительное слово бестселлер, фокус общественного внимания был резко, без всякой подготовки переключен на то, что называется массовой литературой. На логике «бестселлер — литература для всех» оказалась построена и вся издательская экономика. Между тем реальная большая и талантливая литература, нуждающаяся в не менее талантливом маркетинге, вынуждена прятаться в тени бодрых бестселлерописцев. Экономически эта тень выражается в постыдно гомеопатических гонорарах, которые получают писатели. Пару лет назад в какой-то критической статье мне попалась на глаза неожиданная цифра — писатели в Эстонии получают в 60 раз больше, чем писатели в России. Я охотно верю. Три шедевра за один год — не слишком ли много для умирающей литературы?Газета Культура