Февраль 1964 года. Несколько месяцев назад в Далласе был убит президент США Джон Кеннеди. Под впечатлением от общенациональной трагедии, переживающий чувство утраты молодой автор-песенник Пол Саймон сидит в тёмной ванной комнате с ручкой и бумагой. Из крана льётся вода. «Здравствуй, темнота, мой старый друг...»
Эта песня первоначально была записана в качестве акустической пьесы и вошла в «Wednesday Morning, 3 A.M.» — первый альбом, который Пол Саймон записал с Артом Гарфанкелем для Columbia Records. Он также мог быть последним, потому что обернулся провалом. Дуэт распадается: Саймон уезжает в Лондон искать счастья в качестве сольного артиста, Гарфанкел возобновляет учебу в университете.
Затем происходит неожиданное: продюсер Том Уилсон обнаруживает, что в некоторых регионах США эту песню часто крутят по радио. Не сообщая дуэту об этом исполнителям, он перерабатывает потенциальный хит, добавив барабаны и электрогитару в духе модного фолк-рока. Песня поднимается в хит-параде, Саймон и Гарфанкел воссоединяются — а остальное уже история.
О чём эта песня?
Пол Саймон любит оксюмороны — этот стилистический приём состоит в сопоставлении противоречащих друг другу понятий. Горячий снег, правдивая ложь, живой труп... «Звук тишины» — из этого же ряда. У тишины есть голос: это может быть сладкий шёпот, когда ты в одиночестве, или крик, если одиночество — это проклятие. Молчание, о котором думал Пол Саймон в тот февральский день много лет назад, гораздо более бесчеловечно:
«Здравствуй, тьма, мой старый друг,
Я пришел, чтобы снова поговорить с тобой.
Потому что видение мягко ползёт,
Оставляя свои семена, пока я спал.
Видение, которое было посажено в моем мозге,
По-прежнему остается в звуке тишины».
С самых первых куплетов главная тема песни — одиночество, неспособность наладить контакт и диалог. Саймон разговаривает не с другом, а с темнотой. Видение, о котором он говорит, похоже на сон, о котором нельзя рассказать никому, кроме себя:
«В беспокойных снах я шел один
По узким булыжным улочкам...
Под светом уличного фонаря
Я поднял воротник из-за холода и сырости,
Когда мне в глаза ударила вспышка неонового света,
Который разделил ночь
И коснулся звука тишины».
Пейзаж по атмосфере напоминает романы Диккенса. Здесь нет ни деревьев, ни рек. Это тесный, вызывающий клаустрофобию мир из бетона и искусственного освещения. В какой-то момент тишину ночи атакует ослепляющий свет, выдающий присутствие потока людей:
«И в ярком свете я увидел
Десять тысяч человек, а может и больше.
Люди говорят, не говоря,
Люди слушают, не слыша,
Люди пишут песни, которые никогда не споют вместе.
И никто не смел
Нарушить звук тишины».
Приятная тишина, сопровождавшая прогулку одинокой фигуры, меняет форму, превращаясь в нечто тревожное. Физически близких друг к другу людей разделяет невозможность общения. Они говорят, не выражая понятий или эмоций. Область тишины абсолютна.
«Дураки, — сказал я, — вы не знаете,
Тишина растёт, как опухоль.
Услышьте слова, которым я могу научить вас,
Возьмите меня за руки, чтобы я мог дотянуться до вас».
Но мои слова, как безмолвные капли дождя, падали
И растворялись эхом в колодцах тишины».
Надежды нет, попытка наладить диалог не удалась. Пустота тишины поглощает слова:
«И люди кланялись и молились
Неоновому богу, которого они создали.
И знак высветил своё предупреждение
Сформулированное в словах.
И знамение гласило: «Слова пророков
Написаны на стенах метро
И в коридорах многоквартирные домов».
И разносятся шёпотом в звуках тишины».
Масса сделала свой выбор — слепое повиновение… чему? Саймон имел в виду силу телевидения и вообще экранов, способных формировать общественно мнение. Трактовать природу светоносного божества можно по-разному, но судьба его адептов предрешена: не будет спасения людям, пока они духовно не объединятся в солидарности и милосердии. Бездна отсутствия понимания сегодня ощущается глубже, чем когда-либо.
#музыка #поэзия #песни #музыканты #история