Найти в Дзене
Sovetika

"Вор и его шапка" - из юмора 60-летней давности, или над чем смеялись в 1962-м году

Этот рассказ появился в печати в ноябре 1962-го года, ровно 60 лет назад, но актуальности своей он не утратил. Талантливый советский писатель-сатирик Виктор Ардов описал то, что всегда имело и будет иметь место. Как правило, отъявленные моралисты и блюстители нравственности (а сейчас их пруд пруди) на самом деле лжецы, прохвосты, обманщики, лицемеры и никакая нравственность и мораль у них и не ночевала. И обычно такие люди и о других думают ровно так же, что и другие люди столь же лицемерны и лживы, как и они. Собственно об этом и рассказ. А об актуальности, или некоторых отсылках к современности судить уже вам. Этот немолодой человек пользовался репутацией безукоризненной. Более того: его считали как бы арбитром во всех моральных и этических вопросах. И действительно, тов. Скакухин крайне любил выступать на собраниях и заседаниях по делам, где речь шла насчет нравственности и норм поведения. Боже ж ты мой, сколь суровые обличения лились из уст его, если возникали проблемы, требующие

Этот рассказ появился в печати в ноябре 1962-го года, ровно 60 лет назад, но актуальности своей он не утратил. Талантливый советский писатель-сатирик Виктор Ардов описал то, что всегда имело и будет иметь место. Как правило, отъявленные моралисты и блюстители нравственности (а сейчас их пруд пруди) на самом деле лжецы, прохвосты, обманщики, лицемеры и никакая нравственность и мораль у них и не ночевала. И обычно такие люди и о других думают ровно так же, что и другие люди столь же лицемерны и лживы, как и они. Собственно об этом и рассказ. А об актуальности, или некоторых отсылках к современности судить уже вам.

Этот немолодой человек пользовался репутацией безукоризненной. Более того: его считали как бы арбитром во всех моральных и этических вопросах. И действительно, тов. Скакухин крайне любил выступать на собраниях и заседаниях по делам, где речь шла насчет нравственности и норм поведения. Боже ж ты мой, сколь суровые обличения лились из уст его, если возникали проблемы, требующие принципиальности, твердости, моральных устоев и всего такого прочего! Тут Скакухин Н. С. был неумолим. Его голос звенел металлом. Он умел так произнести лишь самую фамилию провинившегося товарища, что она звучала как суровое осуждение.

Помнится, когда обнаружилось, что некто Живержеев намерен уйти из семьи, Николай Степанович Скакухин на собрании изъяснялся так:

— Ну, что же, товарищ Жи-вер-же-ев, идите, Жи-вер-же-ев, из вашей крепкой советской семьи в этот омут беспринципного разврата! Да, Жи-вер-же-ев, у нас нет таких мер принуждения, я бы сказал, полицейских мер, чтобы привязать вас, Жи-вер-же-ев (двойными тире мы попытались обозначить те паузы между слогами, которые оратор сумел наполнить гневным презрением к оступившемуся товарищу), к вашему очагу... Но знайте, Живержеев (на сей раз фамилия преступника была произнесена с поспешностью, которая свидетельствовала о том, что оратору противно осквернять свои уста этим именем), что куда бы вы там ни подались от вашего очага, мы, общественность, останемся с этим очагом. Но имейте в виду, что очаг вам этого никогда не простит! И общественность, не простит, поскольку она целиком и полностью согласна с очагом. А вы еще не раз вспомните об утраченном вашем очаге, но очаг — ха-ха! — сам откажется от вас, Жи-вер-же-ев! Да-с!..

Нет, вы не подумайте, что мы разделяем точку зрения, допустим, Живержеева. Отнюдь. Мы тоже считаем, что семью надо сохранить. Но только мы, не обладая непримиримостью чисто катоновской, какою отличался Скакухин, никогда не умели возвыситься до тирад, столь красноречивых, столь хирургических, сказали бы, мы. Да, уж если Скакухин выступал, он как ножом отрезал все гнилое, недостойное, сомнительное...

Вы заметили, что мы употребляем всюду прошедшее время? Мы говорим: "отличался", "выступал", "отрезал"... Почему? А тому есть причина. И здесь мы намерены рассказать, как это случилось, что Скакухин Н. С. в один прекрасный день утратил свой огромный моральный авторитет...

На восьмом году полной и всеобъемлющей нравственной диктатуры Скакухина в нашем учреждении случился такой, казалось бы, незначительный эпизод. Двое молодых работников нашей организации Петряев и Хворостенко зашли в скромное кафе, расположенное в совсем другой части города, нежели наша организация. Когда оба юноши искали себе свободный столик, они заметили в углу Скакухина Н. С. в обществе юной особы с сильно накрашенным лицом. Собственно говоря, сам по себе этот факт ничего такого не значил. Ну да, действительно, щеки и брови, губы и ресницы особы были загримированы несколько сильнее, чем это принято. Правда, зная непримиримый характер Скакухина, можно было удивиться, что именно он позволяет себе общаться с особою, отличающейся столь резкой крайностью в этом вопросе — вопросе косметики.

Но наши товарищи не сделали такого вывода. Более того: они сперва даже не обратили -внимания на описанный выше момент во внешности спутницы тов. Скакухина. Это уже потом они стали рассматривать спутницу и обнаружили в ней...

А почему ребята стали рассматривать? Да потому, что сперва к ним по собственной инициативе подошел внезапно Скакухин и, криво улыбаясь, остановился у столика. Он сказал:

— А что вы так смотрите, хлопцы? (Хлопцы, как уже сказано, никак не смотрели.) Это моя племянница. Вот и все. А вы уж, небось, подумали невесть что... хе-хе-хе...

— Нет, что вы, Николай Степанович,— отозвался Хворостенко.— Мы — ничего... мы и не думали...

Скакухин испытующе поглядел сперва на Хворостенко, а потом на Петряева, тяжело вздохнул и вернулся к своему столику. А ребята принялись уничтожать заказанные ими яичницы...

И вдруг через пять минут Скакухин снова подошел к парням. На сей раз опустился на стул рядом с приятелями, вздохнул не менее трех раз, а потом уже только выговорил:

— Нет. Она мне не племянница. Я это... в общем, я пошутил. Это моей жены младшая сестра. Ага. Но учтите: двоюродная. Вот так. Моей жены, значит, младшая двоюродная сестра. Вы запомнили?

-2

— Что ж тут не запомнить? — пожав плечами, произнес Петряев, который еще не доел яичницу.

А Хворостенко позволил себе даже легкий смешок. Этот смешок произвел на ревнителя моральных устоев странное впечатление: Скакухин вздрогнул, снова принялся дышать учащенно и глубоко... Хотел было что-то добавить, но только опустил голову и отошел от столика.

А приятели, доев упомянутые уже нами яичницы и выпив кофе, двинулись к дверям.

— Одну минуточку! — донеслось до них.

Ребята обернулись: лавируя между столиками, к ним поспешной походкой устремился Скакухин. Он нагнал приятелей у выходной двери, поманил их в уголок и там прошептал с самым значительным лицом:

— Нет, лучше давайте мы будем все трое говорить так, что это, мол, одна аспирантка, которая случайно приехала с периферии, и я ее консультирую... Ясно? Давайте вот так. Так вот давайте...

— А нам-то не все равно, кто она? — пожав плечами, ответил Петряев.— Мы ж ее все равно не знаем...

— А? Как? Не знаете все равно? — уже с откровенной тревогой переспросил Скакухин,— Ах, вот что... Выходит, вы хотите переложить ответственность исключительно на мои плечи?.. Ну-ну! Ну и ну, я говорю... Из молодых, да ранних!

На сей раз ревнитель морали оглядел обоих парней просто с ненавистью. На том они и расстались: приятели покинули кафе, а Скакухин в глубокой задумчивости заковылял обратно к своей племянницо-своячнецо-аспирантке...

Оно, может быть, дело на том и кончилось бы, но через два дня случилось собрание, на котором стоял некий морально-этический вопрос, никакого, впрочем, отношения к Скакухину и к обоим парням не имевший. И еще важная деталь: по неизвестным нам причинам сам Скакухин на данное собрание опоздал. Хотя замечено было, что он и вообще любил появляться в зале, когда идут уже прения, чтобы привлечь к своей особе побольше внимания.

Вот и на сей раз Скакухин пришел, когда очередной оратор (пятый по счету) находился уже на середине своей речи. Пятый оратор говорил:

— И правильно здесь ставили вопрос товарищ Гущина, Петряев, Хворостенко и Ландэ о том, что нам не нужны эти лицемерные уверения в полной моральной чистоте. Мы требовали и будем требовать искренности прежде всего!

Услышав приведенные здесь слова, Скакухин так резко вздрогнул, что чуть не упал на своем пути в первый ряд. Ему пришлось взяться за спинку стула, чтобы удержаться на ногах. А когда председатель задал вопрос: «Товарищи, кто хочет высказаться?» — то Скакухин нервно и быстро выбросил вверх руку, словно желая поймать пролетавшую над ним бабочку.

— Я прошу слова! Я!—хриплым голосом воскликнул он.

Слово ему дали. Неровной походкою Скакухин подошел к трибуне и, с трудом переводя дыхание, начал так:

— Мне кажется, товарищи, что Петряев и Хворостенко могли бы подождать и как-то проверить факты, прежде чем бросать обвинения в лицо старшему товарищу, который... у которого... которым... ну, в общем, вы сами знаете, что я не первый встречный и что в конце концов я тоже...

Собрание загудело: это люди выражали свое полное непонимание того, о чем толкует оратор. Но оратор воспринял этот шум за изъявление негодования. И потому визгливо прокричал:

— А я настаиваю совершенно официально: что бы там ни говорили эти клеветники, данная гражданка до сих пор была моей племянницей, а теперь я ее перевел в аспирантки! А что такого?!. Разве я не могу встречаться во внеслужебное время, если даже человек является моей племянницей или двоюродной аспиранткой?!. Что тут такого аморального, хотел бы я знать?!

Председатель взялся за звонок. Народ приутих, а оратору было сказано:

— Товарищ Скакухин, поясните товарищам, о чем вы толкуете?

— Я толкую о той клевете, которую в отношении меня позволили себе эти морально нечистоплотные типы — Хворостенко и Петряев!

— Какая клевета? Когда? Сегодня здесь ни тот, ни другой и слова о вас не сказали!

— А? — переспросил Скакухин.

— Я говорю: про вас вообще не было речи!

Скакухин сперва недоверчиво улыбнулся. Но поскольку все собрание новым гулом голосов подтвердило сообщение председателя, то Скакухин весь как-то осел, опустился, словно неудавшееся тесто в чане. Он прикрыл лицо ладонями, затем махнул рукою и вернулся в зал, но только уже не в первый ряд, а в самый конец зала, поближе к выходным дверям... .

И пока он шел, пока усаживался, все еще не смея открыть лицо, в зале гремел всеобщий веселый смех. Хохотали даже самые скучные и самые строгие товарищи. Потом раздался чей-то оживленный голос:

— А теперь пусть Петряев и Хворостенко нам расскажут: от чего это он защищался? Что они такое видели или знают про него?

Кое-кто зааплодировал. Но другие голоса выкрикивали:

— Не надо! Не надо! И так все ясно!..

-3

Вот после этого собрания авторитет Скакухина в моральных вопросах был утрачен раз и навсегда. Пожалуй, стоит рассказать об одной еще реплике тов. Скакухина. Вскоре после собрания он встретил в коридоре обоих друзей — Петряева и Хворостенко. Не глядя на них, ревнитель морали произнес ворчливо:

— Спасибо вам, товарищи... Хороший номер вы себе позволили в отношении меня: имели возможность поднять вопрос и не заявили нашей общественности ничего. Спасибо! Готовите, значит, материал в более высокую инстанцию?.. Ну-ну, посмотрим еще, кто кого одолеет там. Кому будет больше веры... А я ведь и сам накоплю на вас кое-что. Ага. Будьте уверены!.. Уже накопил даже, если хотите знать!..

Виктор Ардов, 1962 г.

Посмотрите ещё:

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА НАШ КАНАЛ И ВЫ НЕ ПРОПУСТИТЕ НОВЫХ ВЫПУСКОВ

СМОТРИТЕ ДРУГИЕ НАШИ МАТЕРИАЛЫ

ОБЯЗАТЕЛЬНО СТАВЬТЕ ЛАЙКИ И КОММЕНТИРУЙТЕ НАШИ ПОСТЫ, ДЕЛАЙТЕ РЕПОСТЫ, ПИШИТЕ ВАШИ ВОСПОМИНАНИЯ И ДЕЛИТЕСЬ СВОИМИ ВПЕЧАТЛЕНИЯМИ - ЭТО ВАЖНО ДЛЯ НАС!