2
Александра ждала весточки от сыновей, но её всё не было. Материнское сердце замирало от тоски, а женщина ещё усерднее молилась за детей. Невеста старшего сына, Анна, часто приходила к ней, и они сидели вместе. Молчали, каждая шила или вязала что-то, чтобы занять тревожно сжимающиеся руки. И в этой тишине, нарушаемой лишь шорохом пряжи да треском дров в печи, было такое единение и поддержка, что будущие свекровь с невесткой сроднились, ещё до венчания молодых.
В один из ней в деревне объявился парень, ушедший по призыву вместе с сыновьями Александры. Мать бросилась к нему узнать о судьбе своих сыновей, но услышала только об одном - среднем Михаиле.
- Так он в тюр_ьме, - махнул рукой пришедший, прыгая по своему дому на одной оставшейся ноге.
- Как? За что? - не поверила женщина.
- Так дезертир, твой сын, - сплюнул служивый, - мы все на врага шли, а он в окопе остался. Половину роты тогда положили, а его в нескольких километрах от окопа нашли, он полз к лесу, чтобы спрятаться.
- Может он ранен был поэтому и не пошёл со всеми?
- Целёхенький он, - был ответ.
Александра, не поверив на слово солдату, твёрдо решила ехать в город и добиваться встречи с сыном. Муж поддержал её и поседевшие от новостей родители поехали в Петроград. Отец не верил, что Михаил мог так поступить. Но и факт ареста довлел над ними.
По дороге заметили, как меняется всё вокруг. Последний раз они ездили в город на базар, когда тот носил ещё другое имя, и жизнь была гораздо спокойней. Сейчас же, кожей чувствовались изменения, летающие в воздухе, и опасность, затаилась за каждым кустом дороги. А красивый и гостеприимный некогда город, встретил их патрулями, оборванными нищими и подозрительными взглядами проходящих мимо.
На площади к ним пристали какие-то люди, которые раздавали листовки. Александра взяла, не зная, что в ней, но как прочитала - откинула от себя. Она слышала разговоры соседей о формирующихся «ячейках», но участвовать в этом не хотела. В листовке ругали царя, винили его во всех бедах: голоде, разрухе, и многом другом.
И если в большинстве обвинений она ничего не понимала, но по поводу голода твёрдо знала: если работаешь, то еда всегда будет. Земли было вдоволь, бери сколько сможешь обработать и паши с утра до ночи. Тяжело, сложно, зато дети сыты и обуты, и даже на книгу для образования хватит и на отрез для воскресного платья на церковную службу.
Александра не знала другой жизни, но не роптала на свою долю. Жизнь казалось ей хорошей и справедливой. О шелках и каретах женщина никогда не мечтала, не понимая, что будет делать на балу и зачем ей туда. Уставший, но твёрдый взгляд мужа по вечерам, редкое ласковое слово, но неизменная забота о ней и детях - вот то, что ей на самом деле было надо.
А от царя, которому все перемывали косточки, ей было ничего не надо. Она не понимала, как смена власти может изменить или улучшить её жизнь.
«Поля не надо будет обрабатывать? Или за скотиной ходить? Или хлеб сам испечётся? - думала она, незаметно комкая листовку, - нет, работа останется та же, и сама себя не сделает. А если так - то зачем что-то менять? Работать и сейчас можно».
Но мысли свои она держала при себе. Привыкнув сначала думать, потом говорить. А рассуждать на эти темы считала опасным и муж поддерживал её в этом. Поэтому отвязавшись от распространителей листовок, они прошли дальше, ища вход в казённый дом, где держали заключённых до суда.
Увидеться с сыном им разрешили не сразу. Но узелок со свежими пирогами и валяным мясом, что взяла с собой Александра, раздобрил охранника и родителям разрешили краткое свидание.
Их проводили в тёмное, сырое помещение, где с потолка капала вода, а скамьи были покрыты плесенью. Через некоторое время в коридоре послышали шаги. Подняв головы, Александра с мужем увидели Михаила. Он шёл, прихрамывая на одну ногу, одет был в какие-то лохмотья, а лицо и руки - все в синяках.
- У вас пять минут, - кинул им конвойный.
Молодой человек глянул на родителей и склонил голову. Не обращая внимания на грязь, налипшую на одежду сына, мать бросила к нему. Он часто задышал, но голову не поднял и не обнял её.
- Сынок, Мишенька, как ты? - срывающимся голосом спросила она.
Молодой человек не ответил.
- Ты не молчи, - резко сказал отец, - лучше честно скажи - струсил, смалодушничал, да?
Парень поднял на отца потухший взгляд и проговорил:
- Нет, не струсил. Когда началась атака, меня оглушило прилетевшим снарядом, потерял сознание. А как очнулся - в окопе никого, понял, что все вперёд ушли. Ну я и пополз за ними. Да в дыму и грохоте боя не понял, где наши. Мне казалось, что шум сражения идёт от леса и я полз туда, помочь своим. Но мне навстречу вышел незнакомый комиссар и принял меня за дезертира, который пытается скрыть, пока все отражают атаку.
- Почему он так решил? - уточнил мужчина.
- Я не знаю, - Михаил оглянулся, а потом подошёл ближе к отцу, - ребята в окопе говорили, что к лесу есть штаб противника. Мне кажется, комиссар ходил к ним. Но чтобы скрыть своё преступление, решил выставить дезертиром и перебежчиком меня.
- Ты обвиняешь другого человека? - строго спросил мужчина. Сын покачал головой.
- Он вышел из леса без следов боя, - тихо продолжал Михаил, - увидев меня, направил пистолет, чтобы убрать свидетеля, но вдруг из-за леса показались наши солдаты и он опустил руку. Но сказал всем, что задержал меня при бегстве с поля боя. А то, что я потерялся из-за оглушения ударной волной, никто не слушал.
- Ты говорил следователю о своих подозрений о комиссаре? - спросила Александра.
- Да, но он мне не верит, - покачал головой Михаил, - а после того допроса меня ещё и избили в камере.
Отец, услышав такое от сына сжал кулаки, на сведённых скулах прорезались желваки.
- Я поговорю со следователем, - сказал он.
- Время истекло, расходимся, - раздался крик конвойного, стоящего в коридоре.
Александра перекрестила сына и долго провожала взглядом его удаляющуюся спину.