По возвращении домой ситуация становилась все хуже. В соцсетях Старшей снова появились подписки на анорексичные группы, но пока внешних признаков того, что она морит себя голодом - не было. Наоборот, ела она, как не в себя. Тем не менее, вес продолжал падать.
Я думала, что Старшая после еды просто сблевывает все съеденное и начала следить за ней. Но звуки из уборной соответствовали тому, для чего она предназначена.
Прошел июнь, приближалось время очередной поездки детей в лагерь. На этот раз все трое поехали спокойно. Мы договорились, что нынешнее лето - последнее, когда они уезжают, если только сами не захотят в будущем году отдохнуть от меня. Собственно, я бы оставила их и сейчас, но на время их отсутствия планировался ремонт квартиры.
Причину необъяснимой потери веса я выяснила случайно - со второго яруса кровати, где она спала, выпала упаковка таблеток. Название было мне знакомо - это мощное слабительное.
Я предъявила коробку дочери, и та закатила скандал:
-Какое ты имеешь право рыться в моих личных вещах! - вопила она.
Оправдываться, что коробка сама на меня свалилась, смысла не было - и так понятно, что раз Старшая закатывает истерику - значит, наверху не только эта коробка.
-Мне даже в голову не пришло к тебе лезть, - сказала я. - И судя по твоей реакции - совершенно зря.
Игнорируя ее визг, я залезла на второй ярус, откинула одеяло, приподняла подушки и матрас. И нашла еще две коробки. От страха за дочь потемнело в глазах.
-Ты хоть понимаешь, что гробишь себя?! - спросила я, боясь, что если заору - лишь заставлю ее еще больше ныкаться. - Тебе жизнь надоела?
Весь вечер я объясняла ей об опасности приема слабительных без назначения врача. Казалось, Старшая прониклась. Она торжественно пообещала больше никаких таблеток не пить, и в доказательство серьезности намерений торжественно выдавила все лекарства из пластинок и спустила их в унитаз.
Через пару дней ребята уехали.
А через неделю мне позвонили из лагеря. Говорить со мной изволила аж сама начальник смены.
Я не знаю, что заставило воспитателей учинить обыск в комнате девочек-подростков. Но похоже причина была весомая, учитывая результаты.
-С какой целью вы затаривали ребенка мочегонными препаратами? - спросила начальник.
-Ка... какие препараты? - ошарашенно спросила я. - Ничего я ей не покупала. С чего вы это взяли?
-Тумбочка вашей Старшей забита таблетками под завязку, - пояснила начальник. - Она сказала, что препаратами ее обеспечили вы.
"Вот тварюга! - подумала я. - Ей мало себя угробить - она еще и меня за собой хочет утащить".
-Никаких препаратов я ей не покупала. Более того, я точно знаю, что уезжала она в лагерь без них, поскольку сама помогала собирать ей вещи. Скорее всего, купила их она уже здесь, у вас. Я так понимаю, у вас старших детей отпускают гулять в город? Вот в этом направлении и нужно рыть, чтобы узнать, откуда у нее таблетки. Скорее всего она давала старшим девочкам свои карманные деньги, и те покупали ей все, что она просит.
Уже перед самым концом рабочего дня мне снова позвонили из лагеря и сказали, что моя версия полностью подтвердилась. За детьми установлен строжайший надзор, выходы за пределы территории запретили всем, даже большим ребятам.
Я позвонила Старшей.
-И давно ты пьешь мочегонные? - спросила я.
-Начала сразу после Испании, - призналась она.
-Помногу?
-Примерно по пачке в день. Иногда по две. И между прочим, зря ты говорила, что такие таблетки меня убьют. Я с них себя прекрасно чувствую!
Впоследствии я изучила тему зависимости от мочегонных препаратов и узнала, что она сродни наркотической. И да, влечет за собой эйфорию. Одного не понимаю - почему до сих пор они продаются в любой аптеке за копейки и без рецептов.
-А на меня зачем свалила их покупку? Ты что, не понимаешь, что меня за такое посадить могли?
-Извини, - без тени раскаяния сказала Старшая, а в голосе ее явно звучала досада: - "Ну, не прокатило".
Не помню, чтобы когда-то и к кому-то я испытывала такую ненависть, какая у меня случилась в тот момент к Старшей. Однажды, еще на втором году совместной жизни, она уже сделала нас обеих фигурантками уголовного дела. Кроме нас под удар попало еще пятеро парней из ее детдома, тем вообще светило десять лет тюрьмы по ее милости. Досталось и персоналу. Следственный комитет целый год гонял нас по допросам и экспертизам, прежде чем убедительно доказал, что Старшая всех оболгала. Но тогда она была еще мелкой, и я сознавала, что она физически не способна на сочувствие. Сейчас же она уже пять лет жила в семье - неужели нормальные человеческие чувства в ней никогда не пробудятся?
Но она целых месяцев восемь была нормальным, эмпатичным ребенком! Куда все делось?
Я вспомнила о том, как незадолго до лагеря Старшая снова попросила нас поиграть с ней в карты. К моему удивлению, она стала часто проигрывать.
"Деградация на фоне агрессивного воздействия мочегонных на организм, - озарило меня. Причем не только интеллектуальная, но и эмоциональная".
***
О том, что со мной что-то не так - я поняла не сразу. В глазах неожиданно потемнело, и я чуть не упала на пол. Меня накрывало волнами тошноты, и я еле-еле успела добежать до уборной. Но в желудке почти ничего не было, поэтому спазмы не приносили облегчения. Я сидела возле толчка, обливаясь потом и слезами, мечтала сдохнуть или накрайняк - потерять сознание. Но оно, как назло, никак не хотело теряться.
Поскольку рабочий день уже окончился, свидетелем моего состояния оказалась лишь моя начальница. Я попросила ее принести мои таблетки для экстренного снижения давления. Старт гипертонической болезни у меня случился аккурат в период следствия по поводу выдуманного дочерью изнасилования, с тех пор у меня всегда под рукой находились тонометр и необходимые лекарства. Но сейчас от них толку не было - организм выбрасывал из себя все, что в него пытались положить.
-Держись, - уговаривала начальница. - Я уже вызвала скорую.
Хотя для меня время тянулось очень медленно, на самом деле врачи приехали в считанные минуты.
-Гипертонический криз, - сходу установил диагноз доктор и тут же приступил к манипуляциям.
Ему удалось стабилизировать мое состояние, но ощущение выпотрошенности сохранялось еще дня два. Начальница лично проводила меня домой.
Как только мне стало легче, я оповестила о случившемся опеку и позвонила на горячую линию детской психиатрической помощи. Но там меня ждало разочарование: старшей уже исполнилось 15, без ее согласия никто ее лечить не станет.
-А если она умрет из-за своих экспериментов? - возмутилась я. - Вы понимаете, что, отказывая в помощи, ставите под угрозу ее жизнь?
-Не волнуйтесь, сразу она точно не умрет, - "успокоили" меня. - А когда она доведет себя до состояния, что ей потребуется реанимация - можно будет ставить вопрос о принудительном лечении.
Я была в ужасе от подобной перспективы, но ничего лучше мне предложить не могли.
В конце октября нам представился такой случай.
Из лагеря Старшая вернулась с весом 38 кг при росте 160, хотя еще за полгода до этого весила 52. Выглядела она изношенной стиральной доской. Кожа постарела и сморщилась. Но дочь искренне считала себя красавицей и с удовольствием постила свои костлявые селфи в соцсетях.
Торчащие кости она воспринимала как предмет особой гордости, всячески подчеркивая их на каждом фото. Теперь ее целью стало достижение очередного "идеала" - 32 кг.
