Как-то сидел Бобик в дальнем конце парка на поляне перед пчелиными ульями и разговаривал с пасечником Акимом. Это был пожилой сгорбленный худой человек. Волосы у него были белые, а длинная борода и усы желтые от постоянного курения. Бобик не помнил случая, чтобы тот расстался со своей курительной трубкой. Он курил задумчиво, выпускал облака дыма и смотрел, как они плывут в воздухе, его глаза при этом скашивались. Бобик попробовал посмотреть косо, но всё двоилось и глаза заболели.
Аким рассказывал о жизни и поведении пчёл, о их прилежании и управлении запасами и, что после того, как с какого-то растения пчёлы нектар соберут, мёд приобретает особенный вкус и запах. Аким повёл Бобика в свою избушку, снял с длинной полки несколько горшочков и дал Бобику попробовать. Тёмный мёд пришел от сосен и елей, золотисто-желтый от роз и резеды, самым ароматным был мёд с черёмухи, первых цветов весны. Бобик учился различать вкус и запах, и радовался, что теперь для него мёд был не просто мёдом, но он мог определять его происхождение и время сбора. Часы, проведенные с Акимом, были для него самыми созерцательными и таинственными переживаниями.
Жизнь в Белом доме всегда была сумбурной, всегда там были гости. Нужно было то с тем, то с этим беседовать, или выезжать верхом, или играть в теннис или в крокет, или кого-то нужно было отвезти на станцию. Кроме того, были уроки и продолжительные трапезы. Свободного времени совсем не оставалось.
Для посещения Акима нужно было выделять много времени, потому что он говорил медленно и неторопливо. Он сидел созерцательно и курил, и иногда Бобик думал, что он совсем здесь не присутствует. Но потом его внимание сосредоточивалось на муравье, который тащил огромную по сравнению с его собственными размерами балку, или маленькую мышку с чёрными полосками на спинке с её блестящими чёрными глазками, или на пёструю бабочку, пролетающую мимо. Потом Аким был бодр и рассказывал Бобику разные истории о животных, а Бобик удивлялся, откуда тот всё знает, он же человек, а не животное. Аким тихо улыбался:
– Когда становишься такими старыми, как я, и всё время живешь с пчёлами в лесу и на лугах, тогда знаешь Божью Природу и животных, а они знают тебя. От людей они убегают, они их боятся, но, когда они кого-либо знают и поняли, что этот человек не причинит им зла, что он к ним кроток, говорит с ними тихим голосом и не делает резких движений, тогда они обретают доверие к нему и рассматривают его, как своего друга и защитника.
Из сумки, висевшей у него через плечо, он достал кусок чёрного хлеба и насыпал крошек на землю. Откуда ни возьмись неожиданно появились воробьи и синицы и начали клевать. Он накрошил немного хлеба на ладонь и протянул руку. Через некоторое время на руку села синица и стала клевать, потом она улетела.
– Как святой Франц Ассизский! – подумал Бобик, смотревший с возвышенной нежностью и удивлением в спокойное морщинистое лицо пасечника. Свою дружбу со стариком Бобик скрывал от всех. Это была его тайна. Он не хотел, чтобы его расспрашивали. Здесь не было вещей, о которых можно было бы рассказать, это была сама жизнь. Бобик не отваживался разговаривать с Акимом о своих личных делах и проблемах, в этом не было необходимости.
Собственные проблемы в присутствии Акимовой доброй и всё понимающей мудрости представлялись мелкими. Бобику было достаточно нескольких слов, которые произносил старик, каждое слово давало непосредственный ответ на его незаданные вопросы.
Когда он так наблюдал за пчёлами, как они влетают в улей и обратно вылетают, это невольно напоминало ему Белый дом. Там также были всегда приходы и уходы, было постоянное спокойное беспокойство. Всегда там были гости, некоторые пребывали дни и недели, некоторые приходили на несколько часов. Пёстрое общество, любимые и нелюбимые тёти, дяди и друзья – просто люди, которые имели непреодолимое желание себя демонстрировать, блиставшие, пока рассказывали о себе и своих планах, успехе или болезнях и несчастьях, и тотчас тускневшие, если к ним не было внимания. Некоторые этим бывали обижены и ругались.
Были совсем растерянные, которые чувствовали себя непонятыми и обделенными вниманием; эти часто рассказывали маленькому Бобику часами обстоятельно вещи, которых он не понимал и которые его вообще не интересовали. Через некоторое время он начинал нетерпеливо ёрзать на стуле и во время краткой паузы в течении речи рассказчика поднимался и убегал.
Ядвига, которая сама сочиняла стихи и переводила французские, немецкие и английские книги, находилась в переписке с писателями, поэтами и художниками всего мира. Она содействовала их выступлениям и докладам в Москве и провинции и приглашала их пожить в Белом доме. Каждый из её бесчисленных друзей, обретавший интересного гостя, приводил его в Белый дом. Оттуда часто отправлялись в Старый замок Ивана или в Голицыно.
Ядвига имела своеобразное глубокое, можно сказать космополитическое отношение к религии. Она была религиозным человеком и крепко придерживалась православной веры, к которой внутренне принадлежала. Как и все русские, она жила в ритме праздников, радостных и траурных, изобилия и постов, она любила литургии с их сладостными песнопениями, чувствуя себя связанной через них со всеми предками вплоть до первых христиан, а через них и с более древними предками, которые перед Богом ходили. Но она презирала всяческую узость, нетерпимость и присвоение себе духовной исключительности. Она с жадностью изучала учения других религий; Бхагавадгита, Коран, Тао-те-кинг, Сказание о Гильгамеше, Талмуд, Изречения Будды лежали на её письменном столе. Если они возвращались с панихиды по умершему из церкви, она раскрывала египетскую Книгу мёртвых и тибетскую Книгу мёртвых и показывала Бобику бросающиеся в глаза совпадения.
Православные монахи, странствующие старцы, католические пасторы, а также теософы, индийские йоги, северные русские целители и тибетские ламы были постоянными гостями Белого дома. Особенно почитаемым был тибетский лама и целитель, придворный врач царя, Бадмаев, квартировавший в Белом доме по случаю своих путешествий в Москву. Философ и поэт Андрей Белый, который приходил для долгих разговоров с Бадмаевым, привёл с собой китайского студента, очень тихого, скромного, плавно двигавшегося. Он низко кланялся всем, в том числе Бобику и Вере, что им очень понравилось, они почувствовали себя особенно оделенными вниманием и почтением. Ни нём был студенческая форма Политехникума. У него не хватало обязательной китайской косы.
Вера с большим удовольствием подёргала бы за неё. Она была разочарована. Вместо этого волосы были коротко острижены, а спереди чёлка была расчёсана, как щётка. Вера сказала, что это, очевидно, не настоящий китаец. У него было толстощекое детское лицо с большими чёрными широко расставленными глазами, персикового цвета щеками и толстыми мягкими надутыми губами. "Если бы он не был такой большой, я бы его с удовольствием положила к себе в кровать с остальными куклами!", – прошептала Вера. Бобик кивнул, он тоже находил, что Ли был очень похож на японскую куклу.
Няня, которая боялась всех чужих, особенно темнокожих, перекрестилась, сплюнула трижды через левое плечо и проворчала: "Ох эти нехристи, Боже, помилуй нашу легкомысленную госпожу!"
Однажды Ядвига и Бобик, гуляя вместе с тибетским ламой, одетым в оранжевый плащ и клобук вдоль решетки парка, повстречали отца Спиридона, священника из Старого Гиреева. Они его поприветствовали, он же отвернулся и сделал вид, что их не заметил. На следующий день отец Спиридон возник на пороге Белого дома с серьёзным и торжественным выражением лица. Он хотел освятить дом святой водой. Ядвига спросила, почему он этого хочет, ведь она его не звала.
– Это для того, чтобы христианский дом очистить от нехристианских паразитов. Я видел вчера здесь служителя идолам, а я приставлен сюда пастырем, заботиться о вашей душевной чистоте! – Ядвига была возмущена. Что можно ему сказать, как объяснить? Она покинула помещение и предоставила ему поле деятельности.
Китаец Ли был частым гостем. Все, в том числе прислуга, очень его любили. Он был тихим и скромным, непременно обходительным, превосходно говорил по-русски, только не мог выговаривать "Р". Бобик и Вера напрасно пытались научить его выговаривать этот звук, он просто не слышал разницы между "Р" и "Л". Он никогда не сердился и не спорил при несовпадении мнений. Однако было видно, что он другого мнения. Если бы хотели его обозначить, что люди очень охотно делают, тогда можно было бы использовать выражение дяди Ивана Тарлецкого: "твёрдая мягкость", – однажды им сказанное.
Однажды Ли явился в Белый дом и торжественно развернул бумагу, разрисованную чудесными знаками. Он попросил Ядвигу и детей сесть и каждому из них несколько раз поклонился, после чего начал переводить письмо. Это было послание его отца, который в прекрасных и витиеватых выражениях благодарил за дружелюбие, которое было проявлено к его сыну в чужой стране, и приглашал Ядвигу и детей летом посетить его маленькое поместье в южном Китае. Они были тронуты и обрадованы. Им никогда ещё не приходила в голову идея поездки в Китай, страну, где мужчины носят косы, голубые ватные халаты, родину бумаги и шелка.
Они вспомнили о ужасах посещения калмыков. Они поблагодарили своего друга Ли за приглашение так же учтиво и попросили некоторое время на размышление, они ужасно хотели бы познакомиться с его родственниками и посетить сказочную страну Китай, он должен передать своему отцу их глубокое почтение. Ли встал и торжественно поклонился каждому, они ответили тем же, потому что находили, что это неправильно, что он один кланяется. После этого официальная часть кончилась, и он снова стал весёлым и тихим товарищем игр, которого они так любили. Все друзья, которым рассказали о приглашении, были в ужасе.
Как можно ехать в такую далёкую, неизвестную и дикую страну, в которой была совершена революция и свергнута королева, в которой при восстании "боксеров" бесчисленные белые были зверски убиты, в которой людей за малейшие проступки и политические разногласия обезглавливают мечом, и так искусно, что приговоренные не успевают заметить своей собственной смерти!
Но любопытство и жажда путешествия были разбужены, и Ядвига тихо, никому не говоря, начала готовиться к путешествию. По счастью Ли сказал, что будет сопровождать их в путешествии и будет их переводчиком. Ядвига и Бобик переглянулись. Бобик, хотя он очень любил путешествия, хотел вежливо отказаться. Ему ещё живо вспоминались калмыки, а китайцы казались ещё более чужими. Вечером посоветовались в дядей Иваном. Он покачал своей красивой головой, улыбнулся и сказал:
– Это предложение приходит к вам, конечно, очень кстати! Если я не ослышался, старый китаец вас пригласил, хотел бы вас принять, посмотрим, как вы выкрутитесь. Я вам посоветую: поезжайте, хотя это и авантюра, но никому не говорите! Если вы расскажете об этом ещё кому-нибудь, пойдут нравоучения, советы, упрёки, вы будете не рады жизни. Когда вы уже уедете, тогда пусть узнают, тогда безразлично. Только, если вы можете сохранить это путешествие в тайне, предпринимайте его!
– Ты, как всегда, прав, дядя Иван. Я всё обдумаю, и последую твоему совету, – сказала Ядвига, Бобик в страхе спросил:
– Дядя Иван, как ты думаешь, там действительно есть великаны, драконы и людоеды? Ты не считаешь, что это опасно?
– Дурачок, любое предприятие опасно, особенно, если отправляются в страну, обычаи и нравы которой не знают и не говорят на их языке. Это стыд и позор, что вы по всему миру ездите, а переживаете только себя, да и то не в совершенстве; о сущности других вы ничего не знаете, потому что не прилагаете усилий изучить их культуру, их историю, их душу! – Дядя Иван напыжился, чувствовалось, что он эти нравоучения считал важными.
– Ты так говоришь, как будто сам делаешь иначе и лучше, но и ты только поверхность вещей пошкрябал, это не тайна: лошади, балет, театр, казино, светские места купания, прекрасные куртизанки, о всём этом показывает жалкий остаток твоего огромного состояния. Итак, не будь так строг в суде над нами; Бобик ещё ребёнок, а я сама знаю свою вину, – сказала она с тихой иронией. Дядя Иван согнулся, как от удара:
– Извини, Ядя, но ты сама знаешь, как это хорошо получается, других учить или судить. А что моё состояние пришло в упадок, так это не только моя вина, ты же знаешь, что мои предки приложили много усилий, чтобы оно превратилось в руины, я только их работу успешно продолжил!
Тема путешествия в Китай больше не обсуждалась. Хотя Бобику было очень тяжело об этом молчать, он не сказал ни слова ни няне, ни Вере, ни Алёше Голицыну. Но в нём всё крутилось и волновало его. Как хорошо было бы сказать:
– Знаешь, куда мы в следующем году поедем? Ни за что не угадаешь, – в самую дальнюю страну, дальше всех других стран, там живут желтые люди с длинными чёрными косами. Мы поедем в Ки…! Ты дурак, что может ещё быть на "Ки", кроме Китая?! – Он наблюдал за Ядвигой, её, очевидно, терзала подобная же мысль.
Однажды, когда он играл со своей большой железной дорогой, она пришла в его комнату, села и смотрела, как он играет. С тех пор, как он стал юношей она редко приходила к нему. Он внимательно посмотрел на маму:
– Есть новости?
– Да, через месяц мы поедем в Китай, мы пробудем там восемь недель. Но, пожалуйста, не говори никому до последнего мгновения, это может наши планы нарушить!
– Противный Иванов, или Лизавета, или ещё кто-нибудь едут с нами? Разве мы не можем ехать одни, это было бы гораздо лучше!
– На этот раз мы поедем одни, я возьму только маленькую Аграфену в качестве камеристки.
– О, это чудесно, мама, я так радуюсь этому путешествию, я уже перестал надеяться, что оно состоится! – радостно закричал Бобик и бурно обнял свою маму.
И вот, план начал воплощаться. На вокзале в Москве они погрузились в вагон-салон, который был прицеплен последним к длинному скорому поезду. В поезде ехали русские, китайцы, французские и английские дипломаты. Перед вагоном третьего класса толпились китайцы в синих стёганых ватных одеждах и круглых шапочках, с неизменными длинными косами, в концы которых были вплетены чёрные шнурки. Бобик смотрел на них с интересом, он ехал в их страну, которая кишит такими китайцами. Ему казалось, что они выглядят одинаково, не было никакой возможности отличать их лица.
Шестнадцать дней длилась поездка по русской земле. Поля, луга, бескрайние леса, маленькие деревни, украшенные золотыми куполами церквей, скучные провинциальные города, выглядевшие одинаково, проносились мимо подобно картинкам в кино. Небо было неизменно голубым, взгляд проникал в неизмеримые дали. Изредка ровный ландшафт прерывался холмами. Только, когда они через несколько дней пересекали Урал, ландшафт оживился для разнообразия голыми скалами расколотых ущельями гор.
По несколько раз в день поезд останавливался на станциях, Бобику казалось, что это были одни и те же вокзалы и они едут по кругу, – скучные вытянутые каменные или деревянные здания, подобные классическим особнякам землевладельцев. Аграфена бегала к баку с кипятком и наполняла чайник. Вдоль вокзала у стены на земле сидели женщины и дети в пёстрой национальной одежде, по рисунку вышивки на которой можно было различить русских, татарок, башкирок, монголок, продававших яйца, жаренных кур, хлеб, масло, пироги, молоко, овощи и фрукты. Ядвига и Бобик покупали у них всё необходимое для завтрака и ужина.
Обедали они в вагоне-ресторане вместе с многими другими пассажирами, которые рассматривали друг друга. Ли присоединился к ним. Он по этому пути уже несколько раз проезжал, знал местность и мог кое-что интересное об этом рассказать. Чем больше приближались к его родине, тем радостнее он становился. Тихий юноша почти разрезвился, насколько ему позволяли его сдержанность и воспитание. Вагоны третьего класса были набиты китайскими семьями, русскими сибиряками-крестьянами, башкирами, бурятами, чукчами, черемисами, татарами…, которых можно было различать по национальной одежде и форме и цвету лиц. Бобик находил, что в этих вагонах смертельно воняло телесными испарениями и дешевым крепким табаком, махоркой, и зажимал нос. Ядвига это заметила и строго призвала его к порядку:
– Я тоже не считаю этот запах благовониями, но мы не имеем права показывать им это. В этом пренебрежение и антипатия. Если уж ты путешествуешь, то должен благосклонно принимать в придачу некоторые неудобства. Пожалуйста, не делай больше так! – Он послушался, мама была права.
Собственно говоря, долгое путешествие, не насыщенное событиями и разнообразием, казалось ему скучным. Он посматривал на свою маму со стороны, не испытывает ли она такую же скуку, но ничего такого не заметил. Если Китай не будет представлять из себя ничего иного, как большое собрание узкоглазых широколицых людей в синих халатах, там будет скучно! Он уже жалел, что согласился на эту авантюру. Как хорошо было в Белом доме!
Он скакал бы сейчас верхом через луга и леса с Алёшей. Они бы остановились в чаще леса, и он бы соскочил с Игруньки, и дал бы ей на открытой ладони кусок сахара. Они бы сели на пеньки и вели умные разговоры. Он тосковал по гречневой каше, которая нигде не была такой вкусной, как в Белом доме. Ему также не хватало его постоянных ссор с сестрой Верой. Конечно, было чудесно проводить целый день с мамой, он ценил их разговоры, но было невозможно двенадцать часов в день разговаривать с одним человеком. Приветливая обходительность Ли начала действовать ему на нервы. Молодой человек оставался постоянно одинаковым. Он никогда не выказывал своё настроение, огорчение, раздражение.
Бобику не удавалось его спровоцировать; он иногда говорил ему обидные слова, или толкал его в бок в ожидании ответного удара. Китаец только сгибался, улыбаясь к Бобику и спрашивал, чем он может служить. Это было унизительно. Бобик спрашивал:
– Что, все китайцы такие же, как ты, что их нельзя вывести из равновесия?
– Может быть, мы стараемся не выделяться и не причинять людям неприятности, – кивнул задумчиво Ли. Бобик вздохнул, как это скучно!
Однажды утром из окон вагонов послышались крики. Бобик выглянул и увидел огромное озеро, это был Байкал. Небо было серо-синим, вода тёмно-серой, на небольших волнах были белые барашки. В этом было что-то неописуемо серьёзное и мощное, что исходило от озера. Они огибали озеро, другой берег не был виден в мареве. Было впечатление морского побережья. Они были в сердце Сибири. Бобик гордился, что это азиатское внутреннее море принадлежит России, его отечеству. Его предки Строгановы и Демидовы оккупировали большую часть страны, а атаман разбойников Ермак подчинил остальную часть, вплоть до монгольских владений. Все земли были ими подарены Ивану Грозному.
Бобик остановился на этих мыслях. Строганов и Демидов были охотниками за пушным зверем. Они в трескучие сибирские морозы по заснеженной тайге охотились на соболей, благодаря этому они ещё в средневековье получили огромное состояние.
Позже они разведали и начали добывать золото, серебро и медь и стали неограниченными господами областей, больших, чем вся Европейская Россия. Они построили для православных известнейшую иконописную школу, которая носила их имя. Как правило называют при этом имя Строганова, так же, как и при одноименном названии блюда, "Boeuf a la Stroganoff", которого Строганов не изобретал. Однажды он остановился на почтовой станции.
Вечером жена почтового смотрителя подала ему вкусную трапезу, приготовленную из мелко порубленной телятины с грибами и солёными огурцами с соусом из кислых сливок. Он спросил рецепт, и с тех пор это блюдо носит его имя в ресторанах Шанхая, Стамбула, Берлина, Парижа и Нью-Йорка. Кем был Строганов в действительности, мало кто знает, но его имя живёт в веках в гастрономии.
За Улан-Уде дорога разветвлялась. Северная ветка шла к Владивостоку, как думал Бобик, древнему русскому городу. Ли покачал головой, он не спорил, он просто сказал:
– Раньше всё китайское, русские взяли у нас, мы не воинственные, мы отдали. – Бобик не очень точно знал историю и потому промолчал, хотя был уверен, что Владивосток уже со времён Строгановых принадлежал Сибири, то есть к России.
Они ехали на юг в направлении Пекина. Целый день они преодолевали высокие горы внешней и внутренней Монголии. Здесь почти не было растительности, песок, голые горы, в долинках скупые луга с пасущимися маленькими лошадьми, монгольские юрты, временами большие комплексы зданий буддистских монастырей. Бобика утомляло однообразие ландшафта.
Наконец прибыли в Китай. Они проезжали деревни и города, леса, пересекали большие реки. Пекин со своими шумом и незнакомыми запахами поглотил их. Бобик схватил Ядвигу за руку и не расставался с ней. Что будет с ними, если они здесь потеряют своего друга и защитника Ли?! Аграфена держалась сзади вплотную к Ядвиге. Она тихо плакала. Она не отваживалась от страха закричать. Лучше бы её послали назад, лучше весь ужасный длинный путь назад, потом она примирилась с неминуемым. С Ли произошла необъяснимая метаморфоза. Скромный, сдержанный студент вырос в их глазах, он шел учтивый, но уверенный, и все люди, с которыми он заговаривал, отвечали ему учтиво, с уважением и готовностью помочь.
Несколько синих кули подхватили их багаж, вынесли с вокзала и погрузили на рикш. Это были маленькие повозки, запряженные китайцами. Бобик удивился, вместо лошади были люди, которые должны были тащить тележку! Какая варварская страна, какое бескультурье, люди вместо лошадей возят грузы! Ему было жалко кули. Хуже всего было то, что они все сели в тележки по одному, также и багаж был распределен по нескольким рикшам. Бобик не хотел расставаться в этой ужасной чужой стране с мамой, он уже хотел протестовать, кричать, топать ногами, но Ядвига посмотрела на него строго и жестко:
– Веди себя, как должен себя вести воспитанный молодой человек, а не как тряпка, ты, гордящийся своими предками святыми Михаилом и Владимиром! Вот теперь и покажи, что ты можешь вести себя мужественно. А то я отправлю тебя с этим же поездом обратно! – Напоминание о предках подействовало, но страх не прошел. Тут он увидел перед собой доброе улыбавшееся лицо Ли:
– Ты сейчас находишься в большой стране, не такой большой, как твоя, но в стране, где люди дружелюбны, и, даже когда они не понимают твоего языка, они всегда будут стараться тебе помочь. Не нужно бояться. Я даю тебе бумажку, которая будет тебе, как талисман. Там написано, что тебе нужно всегда помогать, и что ты едешь в Тзе Йанг, в провинцию Шантунг, к мастеру Ву Танг. Мой отец известный, могущественный и всеми уважаемый человек, и любой, кому ты покажешь эту бумагу, тебе поможет. С тобой ничего плохого не может случиться. Сейчас все рикши повезут нас друг за другом на другой вокзал. В поезде мы будем снова все вместе. – Его спокойное и уверенное поведение подействовали на Бобика. Во время всей поездки через огромный Пекин он не видел ничего вокруг, всё его внимание было сосредоточено на рикше, везшим маму, за которым они следовали. Поездка казалась бесконечной. Наконец, они приехали на вокзал и были посажены в вагон. Поезда были похожи на русские, только не было любимого вагон-салона, приходилось довольствоваться купе. Друг Ли был всё время с ними, Аграфена тоже должна была к ним присоединиться. Бобик с облегчением смотрел на мать, они снова были вместе. Ему казалось, что он её не видел целую вечность.
----
Подписывайтесь, что б не пропустить новые статьи
Полное содержание статей в этом блоге по данной ссылке.
Пост знакомство - обо мне, о том, кто завел этот блог.
#пересказкниг #снемецкогонарусский #переводкниг #владимирлинденберг #философияоглавноем #мыслиобоге #историячеловека #линденберг #челищев #книги #чтопочитать #воспоминанияодетстве #лебедевад #лебедевалексейдмитриевич