В Астрахани, на месте впадения Волги в Каспийское море, судно сделало остановку на несколько дней. Здесь была промежуточная цель путешествия, отсюда затем отправлялись назад к Нижнему Новгороду. Астрахань была восточным городом ещё более, чем Казань. Наряду с Крымом она была вторым центром татарского царства. Здесь преобладали татары и персы.
Когда мулла взывал с минарета: "Ла илаха иль Алла; Мухаммед иль Расул Алла!" (Нет Бога кроме Бога и Мухаммед пророк Бога!), все мусульмане останавливаются и достают из своих сумок маленькие сложенные коврики, разворачивают их, поворачиваются в сторону Мекки, и бормочут: "Аллах велик!", становятся на колени на коврик и приникают головой и руками к земле. Бобик был в восторге. Это было здорово, что люди без всякого стеснения преклоняются перед Богом даже в уличной толчее. Как охотно он поступал бы так же. Он стеснялся выставлять свою молитву напоказ, и всё же был восхищен этим чудесным обычаем.
На время стоянки в Астрахани уроки были отменены. Было слишком много развлечений. Здесь Бобик увидел, как возвращаются с уловом рыбаки, они проходили вдоль борта парохода и предлагали коку свою добычу: огромных рыб, осетрину, белугу, стерлядь, свежую икру. Элегантным взмахом ножа они вспарывали брюхо рыбы и вываливали икру в сито, её промывали и слегка присаливали, и уже в обед, или вечером её можно было есть на гренках или бутербродах, приправив предварительно небольшим количеством лимонного сока. Прекрасным деликатесом были также жареные или печеные куски рыбы.
Бобик играл в бабки с местными мальчиками, татарами, персами и русскими, говорившими на ломаном русском языке. Бросали овечью косточку, и достигали цели, если попадали в другую, которая лежала на земле. Бобик был стремителен в своих действиях, целился и бросал, и часто промахивался. Были некоторые, которые долго и обстоятельно примеривались, как будто от этого зависела их жизнь, к Бобикову удовлетворению они попадали так же редко.
Некоторые были несдержанными, сердились, ругались, напрашивались на драку. Бобик узнал несколько выражений, которые никогда не слышал от своей матери, сказанных, как ругательства или проклятия. Он понимал, что они не должны принадлежать к его словарю, но чувствовал, что такие ругательства облегчают душу. Кроме того, он был вынужден сливаться с окружающей средой, и ругался, как старшие, если бросок не удавался. Сначала это выглядело в его устах комичным, но со временем, поупражнявшись, он хорошо научился, так что мог в этом переплюнуть многих, и считал, что он это делает первоклассно.
Один раз возник спор, мальчик сказал, что сейчас его очередь, Бобик должен свою бабку забрать. Бобик был не согласен, он возразил и выругался очень по-мужски. Тот грозно подошел и толкнул Бобика. Это было неслыханно! Кто-то посмел его, потомка Рюрика, тронуть! Этого не позволяли ни его мать, ни учитель Иванов или мистер Воод, а какой-то татарский полукровок осмелился!
В ярости он бросился на мальчика, хотя был меньше и слабее того, и начал его колотить. Мальчик поскользнулся и упал. Бобик стоял над ним, используя невыгодную для другого ситуацию. Но тут на него напали товарищи его противника и отколотили его по всем правилам искусства. Под конец они повалили его рядом с лежащим на земле мальчиком, пнули ещё и приказали обходить это место стороной. Что делать? Его чувство собственного достоинства требовало драться насмерть, но один глаз уже был подбит, нос кровоточил и выглядел он совсем не прилично. Как он покажется на глаза маме? Он решил по возможности незаметно проскочить в свою каюту, там помыться и сменить одежду. Может быть никто не заметит, а про глаз он скажет, что поскользнулся и упал. Это, конечно, была ложь, но лучше маленькая ложь, чем большое поражение гражданских прав.
Первым человеком, которого он встретил на судне, был Иванов.
– Братец, как ты выглядишь? Тебя здорово отделали! Ну, надеюсь, ты тоже не стоял сложа руки! – У Бобика не было никакого желания входить в продолжительные объяснения. Он прошел в свою каюту, снял одежду, открыл дверцу шкафа, на которой с внутренней стороны было закреплено большое зеркало, и осмотрел свои шрамы и синяки усеивавшие его щуплое тело. Потом помылся и оделся. Глаз опух и покраснел, один зуб был выбит, он в любом случае уже некоторое время шатался.
Тут в его каюте возникла мама, видимо донёс Иванов. Она осмотрела Бобика улыбаясь, почти злорадно, как показалось ему:
– Ты себя превзошел, таким я тебя ещё не видела! Вы занимались боксом? – Бобика трясло от ярости.
– Дерьмо, проклятый татарский ублюдок! Он осмелился меня ударить, что ты на это скажешь?
– Почему ты так возмущен? Он не имел права тебя ударить? Но ты играл с ними и должен приноравливаться к их обычаям. А когда мальчики спорят, то часто дерутся, что из этого?
– Но меня он не должен был трогать!
– Почему, что в тебе особенного? Если ты с ними играешь, ты на их уровне, а не они на твоём. Ты же это сам прекрасно понимаешь, ты же принял уже их выражения: дерьмо, ублюдок – так у нас не говорят! Таким образом ты был одним из них, и это правильно, что ты с ними дрался. А что ты наполучал, это твоя неудача, это потому, что ты не очень наторел в боксе. Продолжай в том же духе и придёт время, когда, может быть и слегка помятый, но будешь приходить без томатов под глазом, насажав томатов другим! А что до прекрасных выражений…, видишь ли, я их тоже знаю, но ты ведь не слышал их от меня? Когда ты играешь с мальчиками, и они употребляют такие слова, тогда можешь делать так же, но в моём обществе прошу тебя говорить на моём языке!
Она положила руку ему на плечо, он понял, что разговор окончен. Не было сказано никаких упрёков. Глаз горел и болел, и ярость от поражения ещё не прошла. Но в разговоре с мамой отпали тяжелейшие вещи. Она не усложняла, как бабушка, Карлуша, даже няня, которые каждую мелочь могли превратить в драму. Ядвига ставила вещи на их законное место, всё становилось простым.
Ночью в постели он обдумал ещё раз все перипетии прошедшего дня. Потом вспомнил огромного, двухметрового осетра, с открытой пастью и выпученными глазами, которого ему было жалко. Как элегантно рыбак в нужном месте вспорол его брюхо, это надо было видеть! "Золото моря", – сказал он о чёрной икре, которая даже в России является самым дорогим деликатесом.
Но рыбак был оборван и беден, и он не ел ни икры, ни мяса рыбы, хотя и имел возможность иметь это в любом количестве. Кто же тогда, собственно, получает золото, если не рыбак? И, если каждая икринка означает не родившуюся рыбу, то он, Бобик, за один укус съедает сотню рыб. Он почувствовал, как его живот раздувается от всех этих убитых рыб. Но если действительно из икры одной двухметровой стерляди могут возникнуть сотни тысяч таких же двухметровых стерлядей, тогда в Каспийском море было бы больше рыбы, чем воды! Он попытался отделаться от этих мыслей, потому что почувствовал, что может дойти до абсурда.
Он любил свободу и стремился к ней – не находиться всегда под присмотром Иванова, мистера Воода, няни и мамы, не всгда соблюдать этикет, в рамках которого нельзя использовать ругательства, никого не оплёвывать, не ругать, не бить. Как тяжело бывало иногда, когда встречались нелюбимые люди. Мама называет это хорошими манерами, с точки зрения Бобика это было лицемерием.
Когда он перед воротами Белого дома или ещё где-либо видел играющих или дерущихся детей, с какой тоской он на них смотрел! Они обращались свободно и без условностей друг с другом, говорили на другом языке, чем он, и он чувствовал унижение.
Он приклеивался к решетке своего парка и смотрел на них с завистью, и никогда он не видел, чтобы они смотрели с завистью на его парк или дом. Ему очень хотелось, чтобы ворота остались открытыми, и он мог их позвать.
Но они не обращали на него внимания, также и тогда, когда он ехал верхом в Гиреево к дяде Ивану Тарлецкому, дяде Сергею Шереметьеву в Кусково, или со своим кузеном Алёшей в Голицыно. Ему было бы приятно, если бы они бежали ему вслед, но они не обращали на него никакого внимания и продолжали играть. Это его задевало и осаживало его не очень стабильное самомнение.
Сегодня, наконец его жажда была утолена, он без присмотра со стороны учителя играл с мальчиками, и, хотя он был чужаком, они с ним играли, не спрашивая его происхождения. Но потом они повели себя вызывающе, и он был вынужден пережить, что они выступили против него сомкнутым фронтом, когда он прихватил своего наглого противника. Он ожидал, что он по причине своего общественного положения будет предводителем банды, и в этом нисколько не сомневался. Но ничего подобного не произошло, он был так же анонимен, как и все остальные, и ничем не отличался.
Наконец его боязливо охраняемая неприкосновенность была атакована. Этого никогда не бывало. Был не писанный закон, что никто не должен его грубо трогать. Его никогда не били. Когда однажды нелюбимая француженка гувернантка в ярости плюнула на него (у неё был дефект передних зубов, о чём он не знал, и мама ему постеснялась объяснить), он потребовал её немедленного увольнения и стойко противился дальнейшим занятиям с нею.
Когда во время фехтования на рапирах очень любимый и рыцарственный учитель мистер Воод ткнул его концом своей рапиры, Бобик бросил своё оружие и побежал к матери жаловаться, что учитель его посмел тронуть. Никакие аргументы мамы, что это искусство рыцарской борьбы не помогали. Он оставался при своём мнении, что его никто не смеет трогать. Мама растерянно пожала плечами будучи не в состоянии его переспорить.
А сегодня так случилось, что его не только тронули, но и со всей жестокостью поколотили. Глаз болел, но душевная боль была сильнее. Целый мир раскололся в нём. Он потерял своё лицо. Как он теперь обесчещенный может дальше жить? Ему было неприемлемо, что мама так легко приняла его поражение. Что-то в её позиции изменилось? – Эту мысль он тоже не мог додумать до конца. Одно он знал, что его тоска по сотовариществу с уличными мальчиками прошла навсегда.
Наконец он заснул. Но ватага воинственных мальчишек, которая с воинственными криками подступала к нему во сне была ещё больше. Потом они убежали, а вместо них на него маршировал батальон солдат, они опрокинули его и топтали своими подкованными железом сапогами. Он попробовал кричать, но не мог выдавить из горла ни звука. Они поставили его у столба, и лейтенант приказал его расстрелять. Он упал без сил под градом пуль. Он лежал, но мог всё воспринимать. Потом появился великан, как из сказки о мальчике с пальчик, который схватил его своей огромной рукой, засунул его в рот и начал жевать, но потом выплюнул его с отвращением, и ужасно закричал: "Дерьмо, дерьмо, этот маленький человечек на вкус ужасен, хотя и выглядел так свежо и аппетитно, а сам насквозь гнилой! Тьфу, чёрт проклятый!".
Когда Бобик утром проснулся, в его ушах всё ещё стояло проклятие великана. – "И ему я не понравился!", – грустно подумал он. Всё тело болело, он попробовал открыть подбитый глаз, но тот слипся. Он встал и посмотрел в зеркало, маска клоуна, грустная с поджатыми губами и красно-желто-лиловым глазом смотрела на него. Он с силой захлопнул дверцу шкафа, на которой было закреплено зеркало, стекло задребезжало. Ему стало стыдно своей реакции. – "Что зеркало то мне сделало? Не оно, а я ужасен!".
Они гуляли по базару, который носил восточный характер. Татары в своих цветных одеждах, киргизы, калмыки, азербайджанцы, армяне, персы имели свои прилавки. Пахло кожей и жаренным миндалём, рахат-лукумом и халвой. Грузин жарил на углях шашлык. Куски баранины были послойно нанизаны с луком и чесноком на тонкие кизиловые палочки. Жир капал в огонь и дым ел глаза.
Чёрные и серые оренбургские платки из вязанной крючком верблюжьей шерсти были такие нежные, что их можно было протянуть через кольцо. Пёстрые персидские шелка сверкали на ярком горячем солнце. Пёстрые татарские сапоги из сафьяновой кожи вызвали в Бобике страстное желание. Они были очень мягкие и сделаны подобно деревянной интарсии. Кусочками кожи разных цветов были апликацированы цветы и растения, они были такими лёгкими и тонкими, что можно было их свернуть, и они помещались в кулаке. Бобик снял свои ботинки и примерил сапоги.
У них была очень тонкая подошва. Ядвига купила для себя и для него по паре таких сапог и для обоих пёстро расшитые татарские шапочки, которые они сразу надели. Они посмотрели друг на друга и рассмеялись, так по-татарски они в них выглядели. Бобик решил идти на судно в сапогах. Это было мучение, он чувствовал каждый камушек под ногами. Его шаг становился всё тяжелее и неувереннее. Ноги болели, и он считал, что они поранены.
Ядвига видела, как он передвигается, но не говорила ни слова, зная по опыту, что он любой совет отклонит. Наконец они добрались до судна. Деревянные доски палубы показались ему мягкими, как пуховое одеяло. Он стянул сапоги и осмотрел ноги.
– Знаешь, мама, я буду одевать эти сапоги только для верховой езды и дома! – сказал он вполголоса. Покупка имела ещё некоторое продолжение. Тётя Лиза тоже посетила базар. Увидев сапоги Бобика, она раскраснелась:
– Где вы их купили?
– На базаре, конечно, где же ещё?
– Сколько вы за них заплатили?
– Они были очень дешевые, – сказала Ядвига. Краска бросилась тёте в лицо, она была разъярена.
– Вы купили дёшево? О, этот чёрт, этот нехристь! Меня они обманули, обсчитали! Где Иванов? Этого человека всегда нет, когда он нужен! Иванов! Иванов! Мы идём тотчас назад и бросим обманщикам эти сапоги к ногам, мошенники и головорезы! Я торговалась с ними полчаса, и всё-таки они меня обманули! – Ядвига оставалась спокойной и улыбалась, глядя, как полная потная княгиня Гагарина пыжится, как индюк.
– Сколько же ты за них заплатила, что ты так злишься? Ты же с голода не помрёшь, даже если и переплатила немного!
– Четыре рубля взяли с меня эти разбойники, это же неслыханно! – Ядвига засмеялась, она тихо сказала, что заплатила по шесть рублей и считает, что это дёшево. – Только представь, что нужно несколько дней, чтобы сделать аппликацию такой красоты, а получают за это нищенские деньги. А ты жалеешь о деньгах, отданных за эту красоту! В сущности, это ты украла у бедных людей их скромный заработок! В конечном счёте это не они разбойники, а ты в своих скупости и подозрительности! – Бобик был горд своей мамой, что она тёте Лизе, которая себя всегда выставляет самой умной и смекалистой, наконец сказала правду. Ему захотелось тоже прибавить несколько правд. Он уже открыл было рот, но мама строго приказала:
– А ты помолчи! Этого пока достаточно! – и, повернувшись к Лизе, добавила: А ты, Лиза, сейчас пойдёшь и с радостью оденешь прекрасную покупку! – Тётя Лиза посмотрела на пёстрые сапоги, которые держала в руках, послушно, как девочка, повернулась и пошла в каюту.
----
Подписывайтесь, что б не пропустить новые статьи
Полное содержание статей в этом блоге по данной ссылке.
Пост знакомство - обо мне, о том, кто завел этот блог.
#пересказкниг #снемецкогонарусский #переводкниг #владимирлинденберг #философияоглавноем #мыслиобоге #историячеловека #линденберг #челищев #книги #чтопочитать #воспоминанияодетстве #лебедевад #лебедевалексейдмитриевич