Воспоминания обо мне самом - "юношество"
Примерно тот же возраст, Ленинград
Мы с бабушкой приехали к маме в Ленинград, чтобы, сняв где-нибудь «дачу», пожить в досягаемости, чтобы мама и папа могли приезжать хотя бы ненадолго. Временно мы поселились у моих родителей на Большой Зелениной.
Был единственный в моей памяти выходной день, когда и мама не имела своих репетиторских уроков, и у папы не было каких-то премьер и прочего, короче, они оба были свободны одновременно, и решили отдохнуть вместе со мной «на островах». Мы пошли пешком, обошли стадион «Динамо, через какие-то кусты вышли по тропинке к водной глади. Пляжа там не было. Выходной день, а отдыхающих – никого. Низкий крутой берег, с полметра высотой, у берега неглубоко, максимум по колено.
Папа зашел поглубже и поплыл, а мы с мамой бродили по берегу и бросали плоские камушки, которые я выискивал на каменистом дне. Нагибаясь за очередным камушком, я заметил какую-то странную палочку, вытащил. Это был старый, весь покрытый ржавчиной кавказский кинжал. Деревянная ручка совсем сгнила. Мама посоветовала мне его выбросить, а папа сказал, что его можно отчистить, будет видно, что он изъеденный ржавчиной, старинный, его можно положить не книжную полку.
Встал вопрос о доставке. У нас не было никаких сумок или лишней одежды. Я сказал, что я заверну его в свою майку вместе с веткой от ивового куста, и пойду в одних только коротких штанишках. Мама сначала сомневалась, что в таком виде мне, уже такому большому мальчику, прилично идти по городу, но потом согласилась.
Дома я начал, сидя в уголочке у печки, отчищать железку от ржавчины наждачной бумагой. Получилось примерно то, о чём говорил папа. Блестящие поверхности перемежались с «раковинами» ржавчины. Оставалось как следует просушить клинок на огне и покрыть лаком. После этого можно было бы его выставить на книжной полке.
Но меня это не удовлетворяло. Выяснилось, что металл достаточно мягкий и легко обрабатывается напильником. Я взял мелкий напильник и продолжал работу. Через некоторое время ржавые каверны почти исчезли, и кинжал снова стал кинжалом, только примерно на треть уже. Но теперь его уже нельзя было выставлять на книжной полке, и его отправили в дровяной сарай, чтобы щепать лучину.
К этому можно добавить, что между нашим домом и зданием типографии во время войны взрывом мощной бомбы был полностью разрушен большой дом. Остатки его снесли, а на его месте люди понастроили сарайчиков для дров и прочей такой надобности. У нас там тоже был дровяной сарай.
Позже, когда во всех домах было проведено паровое отопление, эти сараи как-то странно все сразу заполыхали. Квартал был окружен пожарными машинами, которые почти не занимались тушением, боялись приближаться, так как вначале в горевших сараях раздалось несколько несильных взрывов (возможно патронов). Пожарные дали полностью выгореть всему, что могло гореть. Затем там разбили сквер. Папа порадовался, что я притащил кинжал домой и пожалел одного из соседей, у которого в сарае за дровами хранилась привезенная с войны «шикарная» сабля.
12 лет, месяц на Валдае
Бабушка подарила мне книжку «Меткие стрелки», где описывалась история совершенствования метательного оружия от лука и пращи до современного оружия, и рассказала о подвиге пастуха Давида, убившего камнем из пращи в висок великана Голиафа. Я целый месяц делал из веток луки и стрелы, а из ремней и кусков кожи от старого сапога пращи и тренировался целыми днями.
Вскоре я научился попадать в цель стрелой, а вот с пращой ничего не получалось, камни летели, куда сами хотели, во все стороны; результатом месячной тренировки было, что камни начали летать вдоль направления дороги, и я очень зауважал пастуха Давида.
Возникшее очень сильное желание научиться метко стрелять я реализовывал в тренировках в стрельбе из пневматического ружья, которое мне купили, так что я через год начал чётко попадать с 5-10 метров в копейку.
Позже я поступил в секцию пулевой стрельбы на стадионе «Динамо» в Ленинграде, где занимался у заслуженного тренера и заслуженного мастера спорта Бориса Петровича Переберина, о подвигах которого была написана одна из глав в книге «Меткие стрелки».
*
Бабушка всё время что-нибудь организовывала «для моего развития». В школе появились кружки по химии и физике, у нас дома была мастерская по изготовлению из папье-маше кукол. Мы с товарищами разучивали спектакли-сказки, и показывали их нашему классу и как-то раз на сцене перед всей школой.
Однажды незадолго до нового года во всех классах было объявлено, что на Новый Год будет карнавал, нужно изготовить такие костюмы, чтобы никто не узнавал. Я делал костюм «китайского дракона», Женя – Д’Артаньяна, Юра – матрёшки, и так далее. На конкурсе все хором говорили, что Юрин костюм лучше всего, ведь только его никто не узнал, но премию дали мне (негласно было известно, что весь этот конкурс организовала моя бабушка).
Бабушка выделила мне нижнюю часть кладовки (примерно 80х80 см). Там мы решили делать из папье-маше рыцарские латы и шлемы. Основа выкраивалась из картона, а затем сверху и изнутри наклеивалось по 20 слоёв газетных маленьких кусочков на крахмальный клейстер. Каждый раз слой должен был сохнуть примерно сутки, так что нам этой работы хватило надолго, но зато латы с одного удара не прорубались настоящей острой шашкой, которая была, привезенная с войны, у нашего соседа, полковника-прокурора. Сейчас я думаю, что он тогда нас (наш труд) пожалел и рубил не изо всей силы.
13-14-15 лет
У нас в йошкаралинской квартире на окне было пара горшков с геранью. Одной из моих обязанностей было поливать эту герань. Кто-то как-то казал, что это же считается признаком махрового мещанства. На это бабушка сказала, что и в дворянских семьях герань на окнах часто бывала, и вообще-то герань раньше разводили потому, что она прогоняет мух. Видимо у нас герани было недостаточно, потому что у нас всё-таки мухи были, и я на них летом «охотился».
Когда мне было 12-13 лет, бабушка помогла мне приготовить землю, которую мы накопали под дубом в Курае, смешанную с песком в довольно больших горшках. Земля должна была за зиму «отстояться на подоконнике». Между рамами на окне положили в коробке желуди, завернутые в не толстый слой ваты, чтобы они слегка помёрзли. Весной мы желуди посадили в горшки и начали поливать, они проросли. К моему шестнадцатилетию у нас на подоконнике росло три дубка примерно метрового роста.
Летом сначала мы с бабушкой уезжали в Ленинград и снимали на все мои каникулы «дачу» (комнату в деревенском доме), на которую к нам по-очереди приезжали папа и мама, и иногда приезжал не на долго в отпуск дедушка. Кто в это время поливал мои цветы и дубки, не знаю. После окончания восьмого класса вместе с учительницей ботаники я пересадил их в «палисадник» перед школой. Когда я уже жил в Ленинграде, к нам зашла мама моего одноклассника Жени, приезжавшая в Ленинград по каким-то своим делам. Она рассказала, что вся школа знает, что эти три дуба посадил, окончив восьмой класс, ученик Лёша Лебедев. Дубки хорошо принялись и «вымахали» уже больше двух метров.
16-17 лет
Когда мне должно было исполниться 16 лет, и я должен был получать паспорт, я после экзаменов за восьмой класс, поехал с бабушкой в Ленинград, чтобы получить ленинградский паспорт с ленинградской пропиской. После этих дел с оформлением прописки и получения паспорта мы с бабушкой сняли на лето комнату в Стрельне в «немецкой колонии».
Посёлок продолжал называться «немецкой колонией», так как там с очень давних времен жили немцы, была «немецкая кирха» и дом для престарелых. В начале войны всех немцев выслали в Казахстан, а после войны вернулся только один бывший житель.
Когда мы там жили, население было очень интернациональным, например, было две семьи финнов. Во время войны часть домов посёлка были разрушены и сгорели. В кирхе ещё до войны был организован склад удобрений, а после войны в доме престарелых сделали какие-то складские колхозные помещения. Я помню, что там всегда висел большой замок, но ни разу не видел, чтобы двери открывали и туда кто-то входил.
Я подружился с местными мальчиками (они были немного младше меня), и ходил с ними в лес за грибами, а также искать разные военные остатки. В одном месте, которое местные называли «аэродромом», представлявшем довольно большую забетонированную площадку в лесу лежал штабель из примерно 100-литровых бочек. Когда я внимательно присмотрелся к этим «бочкам», оказалось, что это пороховые гильзы от огромной пушки.
Видимо там стояла та самая «Берта», которая обстреливала Ленинград. Нормальным, обычным делом у нас было, найдя миномётную мину, снаряд или гранату, устроить в какой-нибудь яме костёр и бросить в него взрывоопасный предмет, а потом спрятаться и ждать взрыва.
Однажды мой приятель Эйво со своими товарищами-соседями работал, окучивал картошку, на колхозном поле. Родители их были колхозными (или совхозными) рабочими, старшие братья Эйво были шофёрами. Эйке водил автобус «интурист», где работал самый старший брат, не помню.
И вот, ребята пошли в лес (это непосредственно около посёлка всё происходило), чтобы заготовить дров для костра, чтобы испечь молодой картошки, и нашли миномётную мину. Про картошку, конечно сразу на время забыли. В углублении от обвалившегося блиндажа устроили костёр, положили в него мину, отошли подальше. Через некоторое время увидели, что костёр прогорел, а мина не взорвалась. Тогда они набрали ещё хвороста и подойдя к яме бросили хворост на угли, и сразу побежали прятаться. Последним бежал Эйво. Мина взорвалась и один маленький осколок попал ему в задницу. Было море крови.
Друзья отнесли его в поликлинику. На допросе они сказали, что просто разожгли костёр, чтобы испечь картошку, сами в костёр ничего не клали, «оно само взорвалось». Не прошло и месяца, как Эйво снова с ребятами выискивал боеприпасы военного времени и их взрывал.
Хозяйка дома, где мы снимали комнату, попросила меня и моих местных товарищей прочистить и углубить перед её участком канаву. Мы разобрали мосточек перед калиткой и прокопали довольно глубокую канаву. Прямо перед калиткой, под мосточком, мы нашли ржавую немецкую винтовку. Мосточек соорудили новый. Куда делась та винтовка, не помню.
Эта находка пробудила воспоминания. Эйке рассказал много историй про послевоенное время, когда он с родителями ещё «пацаном» поселился в этом посёлке.
Например, когда из местного леса вышла группа сдавшихся немцев, они шли просто толпой, и к нему подошел офицер, у которого были ранены и перевязаны обе руки, и попросил снять с него ремень с пистолетом и кинжалом.
Затем он вспомнил, что совсем рядом с посёлком мальчики обнаружили 76-миллиметровую пушку и патроны к ней. Они её развернули в направлении леса и начали стрелять. Потом выяснилось, что снаряды разрывались около углового дома деревни «Горелово» в 7-ми километрах, недалеко от шоссе. Никто не пострадал. По дороге мимо Горелово ехала военная машина, офицер с солдатами. Офицер сориентировался, откуда стреляют, и они приехали, стали прочёсывать лесок. К тому времени патроны к пушке закончились, и мальчики от пушки уже отошли на какое-то расстояние. Их допросили, не видели ли они кого-нибудь, но они, не будь дураки, никого не видели.
По его словам, в то время у всех мальчишек были автоматы, винтовки и ракетницы, они ночью запускали ракеты и расстреливали из трассирующими пулями. Это было очень красиво.
Взрослые у ребят оружие отбирали, ну и, конечно, запрещали его собирать. Около дома вернувшегося в посёлок после войны из эвакуации местного немца был большой пруд, и часть отобранного оружия родители и этот немец, кстати бездетный, бросали в этот пруд. Ребята несколько раз пытались ночью в пруд забраться, чтобы поживиться лежащим в нём оружием, но немец стрелял из охотничьего ружья солью, якобы охраняя свой сад, а потом обходил родителей, чтобы приструнили ребят.
А совсем перед нашим приездом было решено очистить на улице старый колодец. Эйке со своими товарищами, молодыми мужчинами взялся его очистить. Оттуда вытащили кучу немецких винтовок, два трупа немецких солдат, большой и тяжелый пулемёт и ещё много разных «мелочей». На дне нарос толстый слой ила, и молодые люди долго рыхлили дно, затем ждали, пока наберется вода, затем снова рыхлили и перемешивали осадок с водой, затем вычерпывали досуха. Эту тяжелую работу пришлось повторять несколько раз, пока дошли до песчаного дна. Мы ходили на этот колодец за водой. Вода была удивительно чистая.
*
Следующие два года мы снимали комнату, первый этаж в двухэтажном деревянном доме в Стрельне, ближе к Финскому заливу, на тихой можно сказать деревенской улочке около «Орловского парка» у семьи, которую возглавлял старый рабочий «Путиловского завода». Он сам был уже на пенсии и работал только по домашнему хозяйству. Младший сын Женя сменил его у станка на заводе, который теперь именовался «Кировским заводом». Старик, отец Жени, работал на заводе токарем задолго до революции, был виртуозом своего дела и поэтому, когда разразилась мировая война, хозяева его на фронт не отпустили, выхлопотали для него «броню». Он был уважаемым человеком и среди рабочих, и, когда к власти пришли большевики, его стали пытаться привлекать к различным общественно-полезным деятельностям.
Первый раз его уговорили вступить в народную милицию. Хотя он не хотел менять свою работу у станка на хождение по улицам с винтовкой, но, осознав необходимость наведение «революционного порядка» в городе, согласился. В первый же день его службы в милиции начальник этой милиции пригласил его принять участие в ночном рейде. Они обходили дом за домом, обыскивали. Искали оружие. Одновременно «изымали» у состоятельных людей драгоценности, хрусталь, фарфор и т.д....
Затем всё награбленное принесли в огромную пустую квартиру, которая днём была опечатана. Там они устроили грандиозную пьянку. Быть соучастником грабежей наш токарь не хотел, но как под благовидным предлогом отказаться? – Он придумал. Он просто, выпив всего пол стакана, выблевал им на стол всё, что перед этим съел. Объяснил, что он вообще-то никогда не был пьющим. Они его сами прогнали. Сказали, что им такие соратники не нужны.
Затем его пригласили работать в суде народным заседателем. Все трое судей были из простых рабочих. Первое дело, которое они рассматривали касалось ограбления вагона с продуктами. Всё было доказано, воров поймали с поличным. Обвинитель очень доказательно всё объяснил. Судьи были возмущены наглым ограблением. Эшелон продуктов привезли в голодный Петроград, должны были раздавать рабочим. Воры молили, чтобы их только без конфискации осудили, семью не лишали всего прежде нажитого честным трудом. Они вот, конечно, соблазнились, но только из-за голодухи, и так далее.
Удалились на совещание и начали спорить, на какой срок осудить воров. Одни считали, что лет на шесть-семь, а наш токарь говорил: да вы подумайте столько в тюрьме сидеть, с ума сойти можно! Решили осудить на четыре года. Про конфискацию сразу было решено, что грабить семьи нельзя.
Через четыре дня, ночью стук к нему в двери. Открывает, перед ним те самые воры. Он перепугался, что убивать будут. Но они поблагодарили его за то, что их осудили без конфискации, затем махнули приглашающе рукой и другие люди принесли и поставили на порог ящики и мешки с продуктами. Раскланялись и ушли. И наш токарь вернулся к токарному станку.
Когда немцы подошли к Стрельне, где они жили, токарь и его жена уже даже ночевали на заводе, работая для фронта. В начале войны родилась у них дочь, а в конце войны – сын Женя. После снятия блокады Ленинграда, они пришли в Стрельну и обнаружили, что их домик почти не пострадал. Только разорвавшийся неподалёку снаряд побил стёкла осколками, да «постриг старую яблоню». Жена с детьми снова жили в Стрельне, а муж до конца войны почти всё время ночевал на заводе, так как примерно 10 километров пешком после 12-ти часовой смены у станка просто было трудно дойти домой, а утром снова к восьми на работу без опоздания! Вскоре в Стрельну начал снова ходить трамвай, и он мог уже ночевать дома.
Его, как передовика производства всё время приглашали вступить в партию, но он находил предлоги этого избежать. Говорить о том, что он верующий, и поэтому его не могут принять в партию, он не хотел, чтобы не набросились «всей стаей» со своей агитацией, говорил, что в политике в отличие от станка и различных особенностей металлов он ничего не понимает.
Его сын Женя тоже стал уникальным токарем и передовиком производства. Я с ним подружился. Мы с ним встречались ещё несколько лет после упомянутого нашего проживания у них в доме. Его уговорили сначала закончить вечернюю школу, затем поступить в вечерний институт, который он успешно закончил с отличием. Он радостный об этом сообщил на работе. И тут выяснилось, что с дипломом инженера он не имеет права работать на станке и получать очень большую по тем временам зарплату, около 300 рублей, а должен работать технологом на ставке 90 рублей. Тогда он с Кировского завода уволился и поступил на другой завод токарем. Когда он туда поступал, его спросили про образование и почему он месяц или два работал технологом (это было в трудовой книжке помечено). Он что-то придумал.
Там он снова стал передовиком производства и ему стали настоятельно предлагать закончить среднее образование в вечерней школе. Он согласился, чтобы отстали. Однажды на контрольной по математике попалась трудная задача. Он попробовал применить свои институтские знания, продифференцировал, пробует интегрировать …. Сосед к нему наклоняется: «Я уже пробовал и двойное интегрирование, тут нужно что-то другое». Оказалось, что у того совершенно такая же история, один в один. Позже он вернулся на Кировский завод.
У его пожилого отца была система, по которой тот чётко определял, какая будет завтра погода. Он внимательно следил за погодой весь день и вечером записывал все её изменения. Затем он открывал предыдущие записи, записанные ровно год назад, и говорил, что будет завтра. По-моему, он никогда не ошибался в прогнозах. Мой дедушка его тщательно расспросил и сказал, что всё понял. Хотя это меня поразило и заинтересовало, как факт, но вдаваться я поленился, а принял, как данное, что такое возможно.
Женина старшая сестра родила девочку, не имея мужа. Это создало в семье напряженность. Отец на неё постоянно ворчал, а мать защищала. Дочь работала на железной дороге, сопровождала грузы в почтовых вагонах, иногда уезжала надолго. Хотя её мама говорила, что она прекрасно с ребёнком справляется, но она была уже в возрасте, и, конечно ей было трудно и поддерживать чистоту во всём двухэтажном доме, и огород, и готовка, а тут ещё все заботы, связанные с ребёнком.
Видимо, это как-то влияло на девочку. Девочка до шести лет не произнесла ни слова. Она всё слышала и понимала, но никогда не говорила. Иногда она как бы хотела что-то сказать, как-то пыжилась, но не говорила ни слова, не могла. Однажды её дедушка, расстроенно ей сказал примерно следующее: «Ну, что нам с тобой делать, ведь тебе в следующем году в школу идти …!». Как он рассказывал, она надулась, как воздушный шарик и … покрыла его отборным матом (в их доме никогда никто не ругался). После этого она стала говорить вполне нормально.
В те три года, что я летом жил в Стрельне, я пристрастился играть с ребятами «в ножечки», а также бросать ножи в цель, обычно просто в деревья. И у меня стало неплохо получаться. Однажды я с приятелями шел купаться на залив. Мы прошли через стрельнинское кладбище. На выходе с кладбища стоял деревянный домик-туалет. Я вдруг, непонятно почему, решил побахвалиться. Я сказал, что нужно уметь владеть ножом, вынул из внутреннего кармана самодельный нож-финку и метнул его в заднюю стенку туалета. Нож случайно попал в сучок, вышиб его и до самой ручки ушел в доску. На своё несчастье в туалете сидел мужчина. Он выскочил из туалета, испуганно оглянулся на нашу компанию, и припустил прочь, натягивая на ходу штаны. В субботу мы пошли всей нашей компанией в местную баню. Меня удивило, что со мной почтительно здороваются незнакомые люди. Потом оказалось, что один из нашей компании состоял в воровской группировке и там рассказал, что его друг «мастер ножа». Это должно было поднять его репутацию.
*
Дедушкин друг Сергей Васильевич Зетилов показал нам с дедом, где лежали в Стрельне две каменных «скифских бабы». Одна лежала лицом вниз на берегу пруда в Орловском парке. На ней обычно сидели рыбаки, ловившие там рыбу. Её я довольно легко поднял и втиснул в прибрежный ил. Когда я через несколько лет проходил мимо этого места, она всё ещё стояла, только слегка наклонилась. Вторая лежала тоже лицом вниз на берегу финского залива рядом с развалинами «Михайловского замка». Её я решил откантовать подальше от берега, выкопал под её «ногу» яму примерно полуметровой глубины, затем установил её в яму и вокруг её ноги «забутовал» осколками кирпича с песком. Бабушка любила эту бабу, я её фотографировал рядом с этой скифской бабой, фотографии могут быть у моей сестры Наташи. Бабушка рассказала, что такие бабы стояли на древних курганах в южных степях. А это, ведь, родина наших казачьих предков. Некоторые «культурные» дворяне ездили в степи, раскапывали курганы и потом дома выставляли коллекции старинных вещей, в том числе вот таких баб. Рассказывали про некоего графа Уварова, который раскопал много курганов, всё оттуда выгреб без разбору, не документируя, как это делают археологи, а потом предложил свои находки в музей, и стал «притчей во языцех».
----
Полное содержание статей в этом блоге по данной ссылке.
Пост знакомство - обо мне, о том, кто завел этот блог.
#пересказкниг #снемецкогонарусский #переводкниг #владимирлинденберг #философияоглавноем #мыслиобоге #историячеловека #линденберг #челищев #книги #чтопочитать #воспоминанияодетстве #лебедевад #лебедевалексейдмитриевич