Мы не любим побеждать. Мы любим терпеть. И этим гордимся.
“Вы держитесь там. Всего вам доброго.”
Из всей постсоветской философии — это, пожалуй, самый честный афоризм.
Я не знаю, когда именно это стало национальной чертой. Возможно, ещё с тех пор, как люди стояли на морозе под виселицей, а потом — в очереди за хлебом. Или, может быть, с того самого дня, когда матери провожали сыновей не на выпускной, а в лагеря. Но мы, как будто по умолчанию, выбрали не победу — а боль. Не результат — а стойкость. Не свет — а “держаться”.
Мы не спрашиваем: почему так. Мы спрашиваем: сколько ещё терпеть.
И это — не шутка. Это диагноз.
Мой Telegram там также можно найти мою книгу, которую я выпустил на. ЛитРес.
У нас герои — не те, кто изменил мир. А те, кого не смог изменить он.
В других странах герой — это тот, кто построил, преуспел, прорвался. У нас — тот, кто выжил. Кто вышел из лагеря и не сломался. Кто жил на 1200 рублей и “не просил ни у кого”. Кто работал на двух работах, мыл подъезд и “не жаловался”.
Мы гордимся не светом, который зажгли.
Мы гордимся, что дожили до утра, не сойдя с ума в темноте.
Вот в чём странность: даже наши праздники — это больше про боль, чем про радость. 9 мая — про смерть, про потери, про “мы всё равно выстояли”. А День Победы как будто прошёл мимо: парад есть, а победы нет. Только вечный траур в медном горле маршей.
Как будто страна победила, но осталась в психологии узника.
Мы не умеем жить иначе. Мы не умеем себя ценить без страдания.
Попробуй скажи: “Я счастлив”. На тебя посмотрят с подозрением.
Счастье у нас — это либо подозрительно, либо “временно, не радуйся раньше времени”.
Откуда это? Из голода. Из 37-го. Из “а вдруг подслушают”.
Культ страдания — это способ оправдать бессилие.
Когда ты не можешь изменить мир — ты объявляешь боль добродетелью.
Не потому, что так лучше. А потому, что иначе — сойти с ума.
Когда поколение за поколением живёт под кнутом, под подозрением, под страхом, у него исчезает язык свободы. Он заменяется суррогатом: “честь”, “выдержка”, “смирение”.
И всё это звучит красиво, пока не понимаешь, что за этими словами — просто непроработанная травма.
Я часто думаю о детях 80-х и 90-х. О тех, кто вырос уже без Сталина, но с его призраком.
Мы — между мирами. Мы не верим в утопии, но и в себя поверить не можем.
В нас живёт генетическая привычка терпеть. Жить “на авось”. Радоваться, что “не хуже”. Сравнивать не с лучшими, а с худшими.
Мы говорим: “Зато не война”.
Мы говорим: “Лишь бы не было хуже”.
И этим… как будто гордимся.
Слово “успех” у нас считается западным, почти пошлым.
Слово “богатство” — подозрительным.
Слово “победа” — слишком громким, если не прошло через мясорубку.
А вот “терпение” — вот это да. Вот это по-нашему. Вот это святое.
Но кому всё это нужно?
Это нужно тем, кто боится перемен.
Это нужно тем, кто привык держать народ в страхе, но подавать это как “мудрость”.
Это нужно тем, кто знает: человек, гордящийся своим страданием, не будет требовать лучшего. Он будет молиться. Он будет сжигать свечки, а не дворцы. Он будет ходить в “Бессмертный полк”, а не спрашивать, почему у него пенсия на уровне слёз.
Культ страдания — это замена реальной жизни.
Это как если вместо дома тебе вручили гвоздь и сказали: “Терпи, и будет тебе рай. Когда-нибудь.”
И вот ты сидишь в кухне с облупленными обоями, пьёшь чаёк в стакане с подстаканником и говоришь себе:
“Зато я не продался. Зато я не в Америке. Зато я — настоящий.”
А в это время кто-то другой живёт, дышит, меняет, строит.
Потому что он не боится быть счастливым без крестного пути.
Без “победы над болью”.
Просто потому что можно жить — и не страдать.
Можно не терпеть. Можно идти. Можно спорить. Можно мечтать не о куске хлеба, а о жизни со смыслом.
Но сначала — надо признать:
Мы слишком долго гордились болью, потому что нам не разрешали гордиться собой.
Загляни, если хочешь в мой Telegram там так же можно насти мою книгу ЛитРес
Пишу не за деньги, но с их помощью пишется чаще. Если можешь — поддержи.