Дверь была открыта.
Долго Ксанка не решалась войти.
А когда вошла — ахнула!
На полу было расстелено большое одеяло.
На нём сваленные в кучу лежали украшения.
Серьги, кольца, ожерелья, браслеты. Всё это переливалось, манило к себе.
От увиденной красоты Ксанка даже покраснела.
"Повесть об окаянной" 73 / 72 / 1
Она испуганно оглянулась, прикрыла дверь в комнате отца, присела рядом с украшениями.
А потом вернулась к двери, заперла её изнутри.
Стала примерять, крутилась перед зеркалом.
Никогда ещё Ксанка не видела столько золота.
— Господи, — шептала она. — Он так богат, и чего не живётся спокойно?
Потом ей стало страшно. Она сняла с себя всё, что надела, положила обратно.
Подобрала края одеяла, прикрыла сокровища.
Потом открыла, выбрала себе браслет. Надела его и залюбовалась.
Услышав шаги за дверью запаниковала.
Стук по стене оглушал и наполнял страхом.
— Открыть дверь! Немедленно!
Ксанка скомкала края одеяла, прижала его к себе.
— Открыть дверь немедленно!
Она даже не пошевелилась.
Стало ещё страшнее.
Дверь упала почти перед её ногами.
В комнату тотчас влетели трое в военной форме. Один из них подбежал к окну, второй вырвал из рук Ксанки одеяло, третий схватил за руку.
Из одеяла тотчас всё посыпалось.
— Ох ё… — возглас одного из ворвавшихся был таким громким, таким полным удивления, что и Ксанка уставилась на рассыпанные украшения.
— Есть там кто в окне? Сколько их? Банда, видать… Этот старый внизу на ладан дышит.
Всё, что происходило дальше, Ксанка не помнила.
Чужие руки ощупывали её, временами били по щекам. Видимо, пытались снять браслет, но застёжка не давалась им.
Ксанка слышала ругань, мат, восхищения, оскорбления.
Открыв глаза, она увидела женщину, которая была хозяйкой дома с розами.
Она показывала пальцем на Ксанку и говорила:
— Вот эта точно с ним. Видела её во дворе довольно часто. Нелюдимая она. Взгляд как у блаженной. Она ко мне в дом пробралась. Да-да, так и запишите. У меня пропало бабушкино колечко. Оно вот точно в этой куче лежит. Я вам покажу какое оно. Позвольте, позвольте!
— Щас! Позволю, ага... Да с меня три шкуры сдерут. Страна искореняла, искореняла этих богачей, а они перед носом страны несметные богатства держали.
— Говорю вам, там колечко маленькое. Оно вам погоды не сделает. А мне память. Так вот же оно!
Женщина припала на колени и схватила первое попавшееся. Вот оно, товарищи! Родимое. Бабкино.
— Ой, да чёрт с тобой, забирай и проваливай. Протокол подпиши. Что-то вспомнишь, сразу к нам.
Потом Ксанка чувствовала, как ей туго связали руки.
Она с трудом спустилась со второго этажа. Её подталкивали. В голове гудело, тело болело.
Эдуард так и лежал на полу без сознания.
К Ксанке подошёл высокий мужчина в гражданской одежде и спросил:
— Говорить будешь, бабонька? Срок уменьшим. Где ещё прячет этот мужик ценное?
Ксанка молчала.
— Где, я спрашиваю, прячет он ещё ценное?
— Я не знаю, — ответила Ксанка.
Внизу было шумно. Незнакомые люди разрезали ножами мебель, снимали обшивку со стульев.
— Сердце прихватило, — произнёс мужчина в белом халате. — Возможно готовился к побегу, прятал всё в одеяло. Вот сердечко и не выдержало.
— Разберёмся!
Ксанку подталкивали к двери.
А дальше её втолкнули в вонючий кузов. Стало темно.
Ксанку стошнило.
Она беззвучно плакала.
Дальше была одиночная камера с жёсткими нарами, зловонное ведро под ними.
Принесли еду.
От неё тоже стошнило.
Еду забрали.
Хотелось пить. Ксанка облизывала сухие губы. Уже не было слёз.
Была только боль во всём теле, озноб и сильная жажда.
На допрос её тащили волоком.
Она не смогла усидеть на стуле. Сползла с него тотчас. Ей позволили присесть на кресло. Там она чувствовала себя лучше.
Невысокого роста мужчина махал рядом с её лицом кипой бумаг. Он же и задавал вопросы:
— Имя, фамилия, род деятельности, кем приходится вам тот мужчина, что был с вами в доме?
Ксанка молчала.
— Ну ладно, мы и сами до всего доберёмся. А вы, гражданочка, получите по заслугам. И ждёт вас сибирский холод, рудники и прочие прэлэсти жизни в заточении. А теперь, милочка, ползитэ до своей конуры, — следователь нарочито заменял букву «е» в некоторых словах. — Кстати, зачем вам столько крыс в клетке?
А можешь и не отвечать… Контрабанду ваши крысы носили в сэбэ. Изъято… Тьфу… Как сказали… Мне, взрослому мужику, чуть не поплохэло. Впервые на моей памяти крысы были начинены золотом. Вот уж люди до чего дошли.
Ксанка аж дёрнулась от этой новости.
Вспомнила грызунов. Вспомнила, как они водили хороводы.
Сердце готово было вот-вот разорваться на куски.
— Заберите её! Пусть дальше сидит, пока язык не отрастёт…
***
Время, казалось, остановилось. Не было никакого движения.
Койка не стала мягче, ведро под ней так и воняло.
Еда не была похожа на еду. Она была похожа на помои. И Ксанка не ела. Просила вместо еды воду. Ей приносили. Но не всегда ту, которую можно пить. Чаще вода была с запахом тины и зеленоватая. Ксанка не пила такую.
Дни, проведённые в камере, стали одним большим комом. Не было понятно: ночь или день.
Маленькое окошко под высоким потолком размером с человеческую голову было забито чем-то. Дневной свет не проникал в камеру.
На допросах всё чаще спрашивали об Эдуарде, о золоте, о браслете, который до сих пор (как ни странно) был на Ксанкиной руке.
Она через некоторое время ухитрилась выменять его на чистую воду и кусок хлеба.
Раздатчик еды сам предложил ей такую услугу. Ксанка не раздумывала. Сняла украшение. Забрала воду и хлеб.
Когда дежурил этот парень, ей становилось легче. Он не приносил помои, а отдавал свой обед. Всё это держалось в строжайшем секрете.
Ксанка боялась, что их раскроют, и всё закончится.
Она так и молчала на допросах. Стали писать в протоколах, что она немая.
От паренька, который её подкармливал, она узнала, что Эдуард долгое время лежал в тюремной больнице. Поправился, но сбежал оттуда, каким-то образом загипнотизировав там всех.
Его объявили в розыск, расклеили ориентировки по ближайшим сёлам, колхозам, городкам.
По ориентировкам стали приходить женщины, которые утверждали, что это их муж.
— Ты не бойся меня, — успокаивал Ксанку раздатчик. — Я тут случайно. Отец мой здесь. Отчим, точнее… А меня никто не знает. Вот я тут и обитаю. А ты приглянулась мне. На мамку мою похожа. Я плохо её помню. Но взгляд как будто как у неё…
Ксанка вспыхнула. Долго рассматривала парня. Слёзы текли по её щекам.
— Николаем меня зовут. Мать приёмная меня воспитала. Ларисой её звали. Хорошая была женщина. Меня любила. Да вот болезнь оказалась сильнее.
Я с отчимом остался. А он при жизни мамки Ларисы ещё держался. А как она умерла, так пустился то в пьянки, то в разбои. За воровство сел. И всё… Нет у меня никакой семьи.
Ксанку продолжали душить слёзы.
«Как же я не смогла узнать его?» — крутилось в голове.
Она хотела спросить о Ярославе.
Но Николай начал сам:
— Был у меня брат. Пропал он в лесу, как мы с мамкой в город переехали. Он не очень любил быть в семье. Всё чаще один старался остаться. И вот в первый день городской жизни его с нами не стало.
Мамка Лариса говорила, что если захочет, сам придёт, мол, бегать она ни за кем не будет.
Он не пришёл. Я искал его, опрашивал людей. Всё тщетно.
Фото у меня дома есть. Я сюда принёс. Ориентировка на него была. Да уж и лет сколько прошло. Не найти…
Ксанка хотела прошептать: «Сынок, сыночек мой», но не смогла…
Продолжение тут
Все главы тут
На этой неделе выходят последние главы "Повести об окаянной"
О выходе новых глав я сообщаю в телеграм канале
У меня появилась группа в Одноклассниках. Там публикуются рассказы из Дзена.
Некоторым оказалось удобнее читать там.
Ссылка на Одноклассники