Ровно 80 лет назад Москва оказалась в осаде.
Постановлением Государственного комитета обороны № 813 от 19 октября 1941 года в столице было введено осадное положение.
В эти октябрьские дни наглядно проявился водораздел, показавший - кто есть кто на самом деле, в том числе и в рядах правоприенителей.
Инициатива о введении осадного положения принадлежала И.В. Сталину. Цель ясна – в условиях приближения фронта к городу было необходимо пресечь панику, беспорядки, подрывную деятельность диверсантов и немецкой агентуры. Требовалось срочно остановить резкий всплеск преступности…
О том, как принималось решение о введении осадного положения, мы узнали из воспоминаний заместителя Главного военного прокурора Николая Порфирьевича Афанасьева, обнародованных лишь в 2000 году. Большинство руководителей судебных и прокурорских учреждений тогда уже эвакуировались, некоторые слишком поспешно. Афанасьев писал, что, когда его неожиданно вызвали в Кремль, выяснилось, что он - единственный представитель прокуратуры в осажденной столице: «…Сталин, обращаясь ко мне, спросил: «Товарищ прокурор, скажите, какие у нас есть законы об осадном положении? Вы знакомы с проектом?». …Я ответил: «Товарищ Сталин, осадное положение за всю историю Советской власти объявлялось лишь однажды и ненадолго – в период кронштадтского мятежа в городе Петрограде, а в период гражданской войны неоднократно и в разных местах объявлялось военное или чрезвычайное положение. Что же касается законов, то специальных законов по таким вопросам не существует. Не было необходимости в том». Сталин, стоя у стола, молча выслушал меня, потом, как бы раздумывая, сказал: «Нет, осадное лучше, это строже и более ответственно для людей». А затем спросил присутствующих, есть ли замечания к проекту. Все молчали. Тогда Сталин сказал: «Ну раз так, визируйте, проект примем»[1].
Это произошло около трех часов утра 20 октября 1941 года.
Вернувшись к себе, Афанасьев, по указанию Маленкова, набросал проект постановления ГКО о том, что в связи с осадным положением все гражданские суды и органы прокуратуры г. Москвы переформируются в военные трибуналы и военные прокуратуры, нарушители порядка немедленно привлекаются к суду, а провокаторы, шпионы и прочие агенты врага, призывающие к нарушению порядка - расстреливаются на месте.
Такие чрезвычайные меры были необходимы. Но проводить их в жизнь, как, впрочем, и поддерживать порядок в городе было некому. Значительная часть московской милиции оказалась на фронте, либо была задействована для охраны эвакуируемых ценностей и дипломатического корпуса. Многие рядовые работники прокуратур и судов ушли в народное ополчение.
Что касается руководителей Верховного суда, Прокуратуры РСФСР и Наркомата юстиции Союза ССР, то они после отъезда вообще не оставили в опустевших зданиях никого из уполномоченных лиц и даже не сдали их под охрану. Достаточно сказать, что нарком юстиции СССР Николай Михайлович Рычков «так торопился покинуть город, что забыл ключи от своего личного сейфа, а в нем ряд секретных бумаг»[2].
По сообщению заместителя начальника 1-го отдела НКВД СССР старшего майора госбезопасности Д. Шадрина, после эвакуации в кабинетах ЦК ВКП (б) «царил полный хаос», а «в кабинете товарища Жданова обнаружены пять совершенно секретных пакетов…».
Паника разрасталась и в городе. Резко увеличилось число грабежей и разбоев. Оставленные в спешке квартиры москвичей грабили не только уголовники и дезертиры, но и работники ЖЭКов...
Объективная картина, сложившаяся в столице 16 и 17 октября 1941 года, изложена в ряде секретных на тот момент документов.
Вот лишь некоторые эпизоды, отраженные в справках начальника Управления НКВД г. Москвы и Московской области Журавлева: работники обувной фабрики «Буревестник» снесли ворота фабрики и стали расхищать обувь; рабочие колбасного завода Московского мясокомбината им. Микояна растащили до 5 тонн колбасных изделий; на заводе № 69 Наркомата вооружения «группа рабочих силой изъяла бочку со спиртом и организовала пьянку»…
Работники, оставленные для сбора остатков имущества на другом эвакуированном заводе № 230, также взломали замки складов и похитили спирт. В этом принимали участие не только грузчики и шофера, но и зам. директора завода Петров, а также председатель месткома.
Особое возмущение вызывали факты преступного поведения руководителей предприятий и учреждений, которые в ходе эвакуации прихватывали с собой из казенных касс крупные суммы денег. По неполным данным военной комендатуры сбежало 779 руководящих работников. Ими было похищено около 1,5 миллиона рублей, угнано около 100 легковых и грузовых автомобилей. Среди них – руководство 1-го Московского мединститута, Краснопресненского райпищеторга и др.
В общей сложности за проявленную трусость, мародерство и уничтожение партийных билетов в октябре-декабре было исключено из партии около тысячи партийных чиновников и руководителей предприятий. Часть из них была осуждена.
За самовольное бегство и расхищение имущества были преданы суду заведующие отделами московского горисполкома Фрумкин и Пасечный, управляющий трестом местной промышленности Коминтерновского района Маслов, директор обувной фабрики Хачикьян, директор продбазы треста «Мосгастроном» Антонов и др.
О некоторых судах сообщалось в газетах.
«Комсомольская правда», 21 октября 1941 года: «Военный трибунал войск НКВД Московской области под председательством военюриста 1-го ранга тов. Петрова А.А. вчера рассматривал дело бывших руководителей обувной фабрики № 2 Московского городского управления лёгкой промышленности. Директор фабрики Варламов, начальник цеха Евплов, технорук Саранцев, заведующий отделом труда и зарплаты Ильин и начальник снабжения Гершензон обвинялись в бегстве со своих постов, в разбазаривании государственного имущества… Рассмотрев дело Варламова и др., Военный трибунал войск НКВД Московской области приговорил Варламова Г. И., Евплова В. К. и Саранцева В. А. к высшей мере наказания: расстрелу. Обвиняемые Гершензон Д. Б. и Ильин А. П. приговорены к 10 годам исправительно-трудовых лагерей с поражением в правах на 5 лет».
«Известия», 22 октября 1941 года: Военный трибунал Московского военного округа рассмотрел дело в отношении грабителей Абдрухманова, Славского, Лавягина и других, которые «занимались во время эвакуации растаскиванием с грузовиков личных вещей эвакуированных»…
Такими чрезвычайными мерами удалось прекратить панику и разгул преступности в городе.
В обзоре военной комендатуры от 14 декабря 1941 года говорилось, что менее чем за два месяца «по городу Москве было задержано по разным причинам 121 955 человек». Из них было «осуждено к тюремному заключению – 4741, освобождено по выяснению дела – 23 927, расстреляно по приговорам военных трибуналов – 357, расстреляно на месте – 15»[3].
[1] С. Ушаков, А. Стукалов. Фронт военных прокуроров. М. 2000. с. 101-105.
[2] Там же, с. 109.
[3] Известия ЦК КПСС. 1991. №4.