Сибирский художник Евгений Кобытев мало известен за пределами региона, но для Красноярска он не только культурное достояние, но и герой.
Кобытев Евгений Степанович - живописец и график. Ушел на фронт добровольцем, как многие, только путь его был более долог и труден. В очередном бою Евгения ранили, после долгого сопротивления, художник все же был взят в плен.
Кобытев попал в самый страшный концлагерь военного времени - Хорольскую яму, располагавшуюся на территории Украины. Об этом ужасающем месте, где люди, подобно животным, содержались в гигантском глиняном карьере, он позже написал книгу.
В книге он рассказал о страшных днях плена, также как и в своих рисунках, которые несут как сатирический, так и трагический оттенок. Должно быть, другого способа пережить и отпустить ужасы войны у него просто не было.
«Яма эта образовалась за долгие годы работы кирпичного завода, отсюда брали глину. С юга ее ограничивает территория самого завода, с запада, с востока и севера опоясывают, как крепостные стены, высокие песчаные обрывы, изрытые небольшими овражками, пещерами, норами. У подножья этих обрывов, в овражках и пещерах, на песчаных откосах осыпей - везде толпятся, ютятся, сидят и лежат люди,- писал Кобытев.
Несмотря на крайне тяжелые условия содержания и бдительную охрану, Кобытеву удалось сбежать. Но из плена, почти сразу - снова в строй, закончил войну уже на территории Германии.
Иллюстрациями к книге стали заметки Кобытева о тех испытания, которые он пережил и, конечно, людях, с которыми он их делил.
Отдельный интерес представляют очень карикатурные рисунки немецкий офицеров. Их глупые, не совсем реалистичные лица выполнены в духе идеологических карикатур 1940-х гг.
Впрочем, его видение немцев не совпадало с собственным мнением офицеров о себе. Они иногда просили его (если уместно такое выражение) сделать портрет, и художник, конечно, делал его.
«Я вкладываю в портрет максимум старания; догадываюсь , о вкусах переводчика и обывателей-немцев, разделываю его «под орех» по принципу "смерть фотографии", и главное, добиваюсь припомаженного "сходства, у фольксдойча изношенная, дегенеративная, низколобая, курносая физиономия, и сделать это нелегко».
Несмотря на возможность хоть как-то скрашивать трудные будни творчеством, Кобытев, как и все узники, чувствовал крайнюю подавленность, бессилие, временами, отчаяние. Все, что есть легкого и веселого в его заметках, вытянуто из глубины естества человека, не желающего так просто сдаваться.
«Долго лежу я на дне ямы и вновь испытываю давно пережитые, но не забытые чувства горечи тревоги, тоски, гнева, бессильной злобы, жгучей ненависти. Эти чувства вызывают образы прошлого. Я закрываю глаза, и мне кажется, что кругом лежат грудами заключенные, мнится, что слышу я сдержанный ночной ропот толпы, вздохи спящих, бред дистрофиков. Вот-вот застрочит пулемет на вышке...
Я теряю грань между реальностью и воображением. Становится неизмеримо тяжело...».