Музыкальный внук Ростроповича – так называют 31-летнего Александра Рамма, учившегося у виолончелистки и профессора Московской консерватории Наталии Шаховской. Ростропович руководил ее аспирантурой, и к нему она всегда приводила своих лучших учеников. Александр встретиться с маэстро не успел. Зато хранит письмо, которое получил от Ростроповича ребенком. В 2015 году Рамм завоевал второе место на Конкурсе имени Чайковского. В 2018-м на фирме «Мелодия» вышел его первый сольный альбом – три сюиты Бриттена (посвященные композитором Мстиславу Ростроповичу). Рамм записывал их после операции на локте – еще с титановыми спицами в руке.
Расскажите о письме от Ростроповича: почему он вам его отправил и когда?
Мне было девять лет, мы с мамой поехали в Вильнюс на балет Прокофьева «Ромео и Джульетта». Ростропович дирижировал. После спектакля я ему вручил свое письмо, а через три месяца получил ответ. Пусть коротенький – но человек такого масштаба нашел три минуты своего драгоценнейшего времени, чтобы надиктовать секретарше ответы на мои детские вопросы, размашисто подписаться и распорядиться отправить письмо из Парижа в Калининград! Оно у меня хранится под стеклом на видном месте.
В Калининград вы переехали из Владивостока в шесть лет с братом и мамой – известным кинокритиком Витой Рамм.
Да, но прожили мы там всего четыре года. Я начал заниматься музыкой, и как-то после мастер-класса педагог Московской консерватории и Мерзляковского училища Алексей Николаевич Селезнев, послушав меня, сказал маме: «Если вы хотите чего-то добиться, надо учиться в Москве». Мама, которой было за сорок, взяла двоих детей и поехала в неизвестность. Эта решимость еще более поразительна, если учесть, что до семи лет я вообще не соприкасался с миром академической музыки. Но так бывает, не ты находишь путь, а он тебя находит. В музыкальной школе сказали: поздновато начинать учиться скрипке в семь лет, возьми-ка лучше большую скрипку и проведи по струнам смычком. Когда я услышал этот тембр, схожий с человеческим голосом, понял, что скрипка – конечно, хорошо, но виолончель – это мое.
Вы человек упорный: участвовали в Конкурсе имени Чайковского в 2007, 2011 и 2015 годах. Причем во второй раз играли на виолончели работы Страдивари, которую вам в качестве поддержки предоставила Госколлекция.
Должен честно сказать, это был замечательный пример того, как не надо делать. Дорогие юные музыканты, если вам когда-нибудь будут предлагать старинный, пусть даже невероятно шикарный инструмент для Конкурса Чайковского, хорошенько подумайте! Там очень важно быть готовым на 200 процентов, а чужой инструмент будет чужим даже спустя месяц. Нужен как минимум год, чтобы привыкнуть, почувствовать возможности, тонкости. А для освоения великих инструментов – и того больше. В третий раз я пришел на конкурс с виолончелью, на которой играл уже четыре года.
И получили вторую премию. Инструмент по-прежнему с вами?
Уже восемь лет. И с каждым годом я понимаю его все лучше, а он набирает глубину, объем, краски. Так что играть на родном инструменте очень-очень важно.
Но это же большая инвестиция?
Расскажу такую историю. У моего профессора Наталии Николаевны Шаховской был свой Джованни Батиста Гваданини. Она купила его в 1960-х за восемь тысяч рублей – половину собрала по знакомым, еще половину ей просто так дал один академик. И на протяжении многих лет каждый заработанный рубль Наталия Николаевна делила пополам. Пятьдесят копеек шло в счет долга, пятьдесят – на жизнь. Но все равно это было реально. Сейчас даже топовые музыканты, играющие в лучших залах мира с гонорарами в €40–50 тысяч за концерт, инструмент Страдивари за €15 млн позволить себе не могут.
Но возможность играть на них все-таки есть, потому что в старинные инструменты инвестируют богатые люди. Скажем, купил меценат за €5 млн скрипочку и дал какому-нибудь выдающемуся исполнителю. Тот об этом упоминает в каждой своей программке. А меценат спустя лет пять эту скрипочку продает уже за €10 млн.
Кроме конкурсов, есть ли сейчас возможность стать известным и получать приглашения на гастроли?
Можно продвигать себя в соцсетях. Есть ребята, которые ездят и играют благодаря Инстаграму. Я сам с недавних пор активно его веду. Не для того, чтобы получать приглашения, – сейчас без него нельзя. Если тебя нет в соцсетях, тебя нет нигде. В сторис выкладываю повседневную жизнь, а в основной ленте – либо хорошие фото, либо кусочки выступлений. Впрочем, больше просмотров набирают не удачные моменты, а удачно запечатленные неудачные. 27 тысяч просмотров собрало видео с концерта, когда у меня лопнула струна. Я отреагировал как человек со стальными нервами. «Струна», – заявил во всеуслышание и пошел менять.
Расскажите, как вы сломали локоть и как на это отреагировали.
Я вышел на лед из машины. Обходил ее, чтобы достать ребенка из автокресла. Нога поехала, доля секунды – и я упал на левый локоть. Было очень больно. В травматологии пощупали и сказали: «Перелом! Нужна операция, поставят спицы, три месяца будет заживать». В этот период я должен был играть с Владимиром Спиваковым свой любимый концерт Мясковского. Пришлось отменить все.
Ничто не кажется клише, когда происходит с тобой самим. Думаешь: «Со мной такого точно случиться не может». И бац – лежишь на койке в шестиместной палате, не понимаешь, почему и что с этим делать. После операции я не мог раскрыть руку. Открывал постепенно, по сантиметру, через боль. Зато сразу же перескочил на пятую стадию – принятие. Понял, что нужно как можно скорее восстановиться. 24 февраля была операция, а 14 апреля я уже играл в Иркутске Второй концерт Шостаковича.
Со спицами в руке?
Да. Со спицами я играл до июля. И диск Бриттена записал с ними. Я считаю, это мне помогло. Теперь еще больше ценю то, что делаю. Имею возможность ездить по миру и играть то, что мне нравится. Выражать себя через звуки и наслаждаться жизнью. Я восстановился очень быстро и без каких-либо последствий – и в результате стал только сильнее. Это одна из лучших вещей, которые случились в моей жизни.
Возвращаясь к диску Бриттена: почему вы выбрали именно этот материал?
Путь к нему был непростым. В начале 2014 года я начал потихонечку ковырять первую сюиту. Поиграл ее Наталии Николаевне. Она тогда настолько строгой уже не была, как раньше. Наоборот, похвалила. А потом говорит: «Ты должен все три сюиты записать». Я подумал, что будет очень сложно. Эта музыка вообще не на слуху. Первую иногда играют, но вторую и третью вообще не исполняют. Но постепенно я вникал, погружался и поражался тому миру, который мне открывается. И когда почувствовал полный резонанс, понял, что пора записывать.
Хотел ни от кого не зависеть. Выяснил, что записать Бриттена так, как мне надо, обойдется минимум в €5000. Из семейного бюджета их брать не хотелось. Помог счастливый случай: на меня обратила внимание фирма «Мелодия». Карине Абрамян очень понравилась идея – ведь никто из русских никогда не записывал все сюиты целиком. Даже Ростропович, которому они посвящены, записал две. Третья для него была связана с уходом Бриттена, его большого друга. Исполняя третью сюиту вживую, Ростропович не мог сдержать слез и потому не записал ее.
Где вы записывали?
В Малом зале консерватории. Было три ночные смены. В зале только я один, в аппаратной – потрясающий звукорежиссер Михаил Спасский. Несмотря на отсутствие концертного ощущения, диск получился эмоциональным, невыхолощенным, что отметил не только я, но и рецензенты Der Spiegel, The Strad, BBC Magazine. И когда мне приходит очередная новость, что кто-то этот диск послушал и открыл для себя музыку Бриттена, я понимаю: все не зря. Эту работу я посвятил своему педагогу Наталии Николаевне Шаховской.
А у вас, как у Ростроповича, есть друг-композитор?
Да, но мы пока толком не сотрудничали на профессиональном поприще. Это очень талантливый молодой композитор, правнук Тихона Николаевича Хренникова, тоже Тихон Хренников. В этом сезоне я буду играть музыку его прадедушки в Сочи. Думаю, мы обязательно что-нибудь придумаем, к этому все идет.
Кому еще из современных композиторов вы хотели бы что-нибудь заказать?
Мне по душе минималисты. Я очень люблю пьесу Арво Пярта Fratres, «Братия» в переводе с латыни. Она из тех пьес, про которые моя мама говорит: «Хоть на ложках сыграй, все равно гениальная музыка». Когда я услышал виолончельное исполнение Fratres в саундтреке фильма «Нефть» с Дэниелом Дэй-Льюисом, был настолько поражен, что заказал ноты, ждал их два месяца, а потом с удовольствием вставлял эту вещь в программы.
Неужели даже сейчас, в эпоху интернета, нужно заказывать бумажные ноты?
Действительно, в App Store есть приложения с нотами. В forScore можно загрузить любые скачанные или сфотографированные ноты и пользоваться. А в nkoda, которое работает по подписке, есть все выпущенные современными издательствами ноты. И очень многие музыканты-профессионалы играют по iPad, переворачивая страницы педалью. Я долго сопротивлялся этому тренду, тем более что предпочитаю Android. Однако никакие другие производители не делают планшеты достаточно большими. Вот iPad Pro – это 12,9 дюйма. Почти формат А4. И когда мне недавно предложили исполнить все шесть сюит Баха (естественно, я планировал играть их по нотам), пришлось наступить на горло собственной песне – купить iPad и педаль к нему. Должен сказать, это очень удобно. Аннотации делать, листать ногой, а самое главное – иметь все партитуры под рукой, не возить их с собой в отдельном чемодане.
Какие произведения вам больше всего нравится исполнять?
Я люблю ту музыку, над которой работаю в данный момент. Без любви не надо этим в принципе заниматься.
Текст: Полина Сурнина
(c) Журнал «Аэрофлот», апрель 2020
