1222 год. Корпус Царевича Угэдея движется к Югу и всё живое по пути разоряется. Мусульманские войска выбиты. Централизованное сопротивление отсутствует, но жители готовы сражаться. В Систане монголы видят что женская ярость, почти не уступает мужской.
Продолжение. Предыдущая часть и братские узы, надрываются ЗДЕСЬ
Музыка на дорожку
Чем чаще о сложностях не докладывают, тем больше их появляется.
К чести монголов их (и их Предводителя) не тешило блаженное неведение, столь ценимое Императорами Поднебесной. Китайские владыки не терпели дурных новостей, предпочитая правдивому сладкое.
К предпочтениям приспосабливались придворные докладчики. Мелкие стычки становились грандиозными победами, грандиозные поражения - мелкими стычками. Джэбэ добивал последнего чжурчженьского всадника в долине Сюаньдэфу, а Ваньянам (правящая Династия Цзинь) докладывали о хитроумных маневрах по заманиванию немытых варваров в ловушку.
Доклады обнадеживали и дальше. Елюй Люге становился тайным сторонником Государства, а крушение обороны обратным наступлением. В итоге оно достигло Срединной Столицы - Чжунду, вынудив Императора смотреть по сторонам, в поисках человека среди льстецов.
Но людей так упорно истребляли до, что не нашлось их и после. Государя зарезали, а новый поспешил сбежать на Юг. Столицу переносили в Бянь и по пути Правитель морщился запахом немытых тел. Выслушивая рассказы этих тел о победах.
Монголы были другими. И если их били, не говорили что этого не было.
Суровость условий исключала обтекаемость мысли и двусмысленность речи. Монгол не мог прийти без добычи или оставить поиск пастбищ на завтра. Завтра у него не было и все делалось сегодня. Делалось сейчас.
Кочевники жили просто и ответов хотели простых.
Когда я умру?
Спрашивал Чингисхан, все сильнее сознающий приближение срока.
Можно ли жить вечно?
Добавлял Завоеватель Азии следом.
Иносказательность монгола не интересовала, как и подчерпнутые у философов объяснения. Погруженный в раздумья и терзаемый неизбежностью, он их просто не слушал.
Елюй Чуцай мог бы помочь, рассказав о стяжании благородства и стремлении к совершенствованию. Что возвышая душу и смерть делают скорее орудием блага, нежели оружием зла. Которое (зло) посредством смерти не становится вечным.
Но у Киданя всё это не спрашивали. И со своей ненужной (никому!) мудростью, он напоминал (себе) женщину, у которой на лбу написано может быть. И которую никто, ни о чём, не просит.
Горечь истинного знания еще и в том, что оно никому не нужно.
Всё чаще Чингисхан находил утешение в обществе проходимцев. Они рассказывали о тайных знаниях и удивительных снадобьях, предсказаниях чревовещателей и движении звезд. Нашептывали, что есть люди которые уже не умирали и есть человек, который не может умереть.
Киданьский принц горько усмехался. Монгол остался простым человеком, а простые люди всё усложняют.
Меж тем война шла своим чередом, и войска Царевича двигались к Югу.
Пыльными тропами
Мужает мальчишка, но не мальчишество
Наступающие вдоль побережья Гильменда войска, встречали пыльные бури и невиданное доселе сопротивление. Древний Сиджистан (Систан, Страна саков) жил волей и воспитывался суровостью.
Его жителей - потомков скифов отличала неукротимость нрава и воинственность. Их было трудно завоевать, а подчинить невозможно.
Званых и незваных гостей встречали приземистые дома из глины с пристройкой на крыше. Через нее проходил ветер, создавая прохладу в самые засушливые дни. В Систане было много мельниц, а воду брали из колодцев известных не всем.
Пыль охлаждала пыл завоевателей.
Сколько их не было (от арабов до хорезмийцев), все предпочли не перегибать трости. Ограничив свою власть хараджем. Ежегодно он составлял до десяти тысяч дирхамов - сумму достаточную для сотни (боевых!) слонов, но не десятка чиновников.
В разное время Систаном правило несколько Династий, пока время (на время) не утвердило Насров. По ним монгольский удар и пришелся.
Сунувшись на юг летом (1222 года), назад возвратились не все разведчики. Выжившие рассказывали о пыльных ветрах дующих непрерывно, что срывают всадников и оголяют кости. Много их белело вдоль дорог, на радость немногочисленным хищникам и жителям итого меньшим.
Некоторых (жителей) доставили Царевичу живыми. Они рассказали Угэдею, что ветра непрерывно дуют 120 дней, а женщины дерутся как и рожают. Без сомнений и боязливости.
Набег отложили до осени, дав коням нагулять жира, а воинам приготовиться к схваткам. Женщин они не боялись, предвкушая не драку, но развлечение. Кто не знает, что женская смелость всего лишь - оборотная сторона мужской робости. И где женщины очень драчливы, там мужчины дерутся не очень.
Едва пыль улеглась и утра пахнули прохладами, монгольское войско двинулось в путь.
Робкий десятник
Не ходи на зов, а когда идут за тобой, делай шаг навстречу.
Кто-то из сэченов научил его истине, сделавшей мягкого нравом и тихого по природе Долгон-нукера десятником. Решившись (однажды) следовать наставлению он не уставал дивиться, как сбивается спесь и осекаются крики. Пугающий - пуглив и каким бы не казался, оказывается визгливым щенком, распускающим слюни.
Долгона больше не грабили в кочевьях и зауважали в войсках. Кто бы из наглецов, навевающих страхи не подзывал его дерзким:
Сюда иди!
Мужчина оставался на месте или шел прочь, по настроению.
Иногда раздосадованный отказом и взбешенный невниманием бузуй пытался напасть. Долгон шагал к нему прямо, не думая чем всё закончится.
Всё заканчивалось ничем, Кто-то всегда поощряет смелых.
Что-то в преследователях надламывалось.
На молчание Долгона мычали. Улыбались. Севшим голосом плели невнятную околесицу как правильно жить. Особенно любимую теми, кто жить никому не дает.
Упорное следование истине сделало нукера десятником личной сотни Саадай-нойона. Люди случайные задерживались в ней по случаю, то есть недолго. В остальном Долгон был человеком покладистым, спрашивая со своих не желаемого, но должного.
Насколько знал, нукер почитал Ясу. Памятуя обязанность возвратить краденное монголу и запрет брать женщину, пока жив её муж. В десятке Долгон-нукера всё это соблюдалось неукоснительно.
Так они прошли войну, от Иртыша до Гильменда.
Порядки пытались нарушить несколько приблудных найманов. Их выгнали прочь, а дальнейшее сделали степи. Это было еще до выдвижения к сартаулам, когда не били палками и не держали в войсках насильно. Ценя верность не собачью, но осознанную.
С туменом Саадая, Долгон спустился по Гильменду. Плодородную почву речной поймы, таджики ценили больше золота, которым детей не насытишь. Вокруг царили пустыни, но каждый клочок на их границе был распахан, а рядом стоял дом с диковинной пристройкой на крыше.
В приземистых домах было особо нечего брать, а женщины жили злобные. Они кидались на воинов с длинной булавкой и острым словом. Булавок монголы не боялись, языка не знали и всё кончалось потехой.
Что до мужчин. То многие из них имели трудолюбие мула и его же покорность. Перевидав на веку всех кочевников от арабов до кипчаков, и к монголам в Систане относились как к пыльной буре. Досадно, но и это тоже пройдет. Всё проходит.
Немногие дрались, а редкие уходили к белуджам, пополняя пустынных разбойников. Несносных (негодников!), уклонявшихся от приказа (что еще терпимо...) и налога (что уже непростительно!).
Вырезав побережье (реки) тумены достигли озера Хамун. Передовые разъезды проникли к городу Зарандж. За который началась схватка.
Головешка за пазухой
Не жги чужих домов и свой не загорится
Большой Зарандж на гильмендском канале долгое время был столицей Царства Эфталитов (белых гуннов) с переменным успехом отстаивающим землю (и живущих на ней) у персов. Тех и других побили арабы, распространившие ислам до индийских границ.
Вера сменилась, но кровь осталась скифской и нравы соответствующими. Позднее Сиджистан наводнили йеменские арабы, бежавшие от праведных (и неправедных) халифов. Пришлые племена смешались с оседлыми таджиками и в человеке переплелось всё.
Женщины Заранджа закрывали лица, но мужчин не боялись. Если надо покрикивали, бывало дрались. Как Апи, не то чтобы презирающая мужчин, сколько считающая себя существом, в сравнении (с ними) высшим.
Муж у неё был , но хотелось другого. Не мужа, а вообще. Чего, она и сама не знала, но и в этом тоже винила его.
Такими же в большинстве, были и товарки.
Дни проходили в болтовне, а ночи в томлении. Всё изменилось, когда с верховий реки спустился Враг. Город обложили осадным валом, а плотины на канале разрушили, проторив путь штурмовой пехоте.
Вода вылилась на поля, а защитникам осталась грязная жижа, где барахтались рыбы и обнажались кости. С валов лился огонь и летели камни. На третью неделю осады, двое из пяти городских ворот вырвало с корнем, обнажая зловещие провалы.
Требовалось завалить рвы.
Этим занялись люди (много людей!) в которых удивленные горожане узнавали знакомых с окрестных селений. Гонимые мечами и плетьми, они мчались к стенам с обломками домов и пристройками с крыши.
Горячей воды (и воды) больше не было и смола закончилась. Первыми, в проломы вошли мусульмане, за ними монголы. Ни те ни другие горожан не щадили. Бились за каждый дом и квартал. Дзузджани:
Систан взяли штурмом. В каждом районе и жилище сражались. Все горожане, женщины и мужчины сопротивлялись ножом и мечом.
Мужчин убили, а женщин замучили.
Мусульманский летописец подчеркнуто поставил впереди (так в тексте) женщин, отражая их роль в обороне.
Бились они яростно, но тщетно. Апи защищала примыкающий к каналу квартал и когда через подсохшую грязь подошли враги, ей не раз приходилось рыдать от бессилия и реветь от досады.
Скоты (их не назвать по-другому) не удостаивали товарок драки. Один выходил вперед и уворачивался от атак под гогот товарищей. Навеселившись, хватал за запястье, откуда тут же выпадал нож. Лапища сдавливала руки, второй хватали за ногу и притворно озираясь, несчастную уносили в обоз. Или не уносили... Хватало всякого.
Ценность мужа Апи поняла, когда всё полыхало. Резали мужчин, женщинам везло меньше. По странности её недоумок, называемый исключительно по фамильному прозвищу - выжил. К нему и обратился некто. В расписном малахае, с перекинутым через плечо луком
Твоя?
Будто она была вещью.
Рахим кивнул и это решило участь женщины. К которой уже сбегались существа, распаленные боем и похотью. Выставив лук, монгол произнес слово, запомненное ею навечно
Яса!
Все кроме одного, отступили.
Огромный детина с мутным взором, пёр как весенний медведь. Так же и ревел, распуская тесемки. Монгол отбросил лук и.. шагнул навстречу. Насильника передернуло, взгляд прояснился. И еще больше, когда лицо крест-накрест взрезало плетью.
Детина скулил, остальные ушли за добычей полегче. Недостатка не было
Монгол смотрел в сторону, позволив Рахиму сволочь её в укромное место. Старинный лаз, ведомый ему и друзьям (детства), которые давно не жили. Здесь и вообще. По ночам он выбирался к каналу, выкапывая рыбу из грязных луж. Они ели её сырой и так прошла неделя.
После монголы ушли на Север, а Рахим с ней на Юг. К белуджам. Где человеком считали любого, кто другого (человека) не бросит. В дороге Апи заметила, что у мужа порван рукав. Захотелось ему улыбнуться... И вообще всего захотелось. Впервые она узнала, как сносит голову мужская смелость.
И мужчинам бы это знать, не мешало...
Систан заселился. Через два года, его разорили вернувшиеся из Индии хорезмийцы Джалаль ад Дина. К белуджам люди султана не пошли.
Долгон спал в седле и катил на Север. В горные гряды крепости Фирузкух. Снился Сэчен и вторая часть наставления.
Делаешь шаг, будь готов делать.
Подписывайтесь на канал. Продолжение ЗДЕСЬ
Общее начало ТУТ. Резервная площадка ЗДЕСЬ
Поддержать проект:
Мобильный банк 7 903 383 28 31 (Сбер, Киви)
Яндекс деньги 410011870193415
Карта 2202 2036 5104 0489
BTC - bc1qmtljd5u4h2j5gvcv72p5daj764nqk73f90gl3w
ETH - 0x2C14a05Bc098b8451c34d31B3fB5299a658375Dc
LTC - MNNMeS859dz2mVfUuHuYf3Z8j78xUB7VmU
DASH - Xo7nCW1N76K4x7s1knmiNtb3PCYX5KkvaC
ZEC - t1fmb1kL1jbana1XrGgJwoErQ35vtyzQ53u