– Ад наступит позднее.
– Когда вы это поняли?
– Не «понял», а почувствовал…
Митчел Уилсон
И как бы ни хотелось мне избавиться от балласта фактов и знаний – они сидят в голове, играют, как шансон в довоенной маршрутке. Ребенок, которому разрешили покрутить транзистор, ловит голоса на непонятном языке, звуки незнакомых инструментов, которые запомнит на всю жизнь.
Чего в мой дремлющий тогда не входит ум…
Например, Хемптон Хоуз, джазовый пианист от Бога, досрочно (десять лет за героин) освобожденный президентом Кеннеди за три месяца до собственной смерти.
Каждому свое – криминальное прошлое (грабеж) гения кантри Мёрла Хаггарда официально аннулировал губернатор Калифорнии Рональд Рейган, великолепно сыгравший бандита в своей последней картине «Убийцы».
Где мог послушать «Песню Хорста Весселя» тайный симпатизант Третьего Рейха – не с патефонной пластинки, а членораздельно и «а капелла»?
Разумеется, не в ресторане и не на конкурсе самодеятельности, а в кино-омутах «Генерала и маргариток» (1:02:50).
Хотелось бы знать точную статистику тех, кто ходил на эти фильмы только ради этого, да не у кого спросить.
Где нет параллелей в обычном смысле, сближения возникают сами по себе.
Загадочная «зембля» в романе-ребусе Набокова «Бледный огонь» не та ли самая Nova Zembla, которую, наряду с Лапландией и Сибирью в романе Шарлотты Бронте упоминает Джейн Эйр?
В русском переводе озорная ошибка тактично исправлена. Но, тому, кто её прочитал забыть её будет невозможно, и на мысленной карте появится новый таинственный остров.
Силе воображения писателей прошлых веков можно только позавидовать. Факт посещения Санкт-Петербурга Эдгаром По недоказуем в той же степени, в какой он неопровержим.
Вопль замер и больше не повторялся. Какое бы существо ни издало этот чудовищный крик, повторить его было невозможно; самый огромный кондор в Андах не мог дважды издать такой крик в своем заоблачном гнезде. Существо, испустившее такой вопль, непременно должно было передохнуть, чтобы повторить его.
Откуда знать молодой англичанке, как кричат перуанские стервятники в заоблачных гнездах, когда от Лондона до Лимы десять тысяч верст? За сто сорок лет до «Клуба кинопутешественников» и «В мире животных»!
Так работает мысленное телевидение, где нет параллелей и нет полюсов…
Ну, а меридианы-то хотя бы есть? – подтрунивает читатель иронического склада.
Должны быть. – попадая в тон, отвечает докладчик.
Об одном из них, причем далеком, мы сегодня и напомним.
«Встречу на далеком меридиане» (в каком-то смысле это нелинейный сиквел «Вашингтонского корреспондента») лучше посмотреть, чем пересказывать своими словами. Также, как музыку Николая Каретникова, сопровождающую действие этой картины вперемешку с «песнями зарубежных композиторов», лучше не анализировать, а просто слушать. Джазовая тема на титрах с панорамой башен-близнецов не уступает той, которую написал Риц Ортолани для фильма Лучио Фульчи «Одна поверх другой», где показана настоящая газовая камера в тюрьме Сан-Квентин.
Ценные ассоциации и открытия сопутствуют просмотру с первых минут. Не заставляет себя ждать некто Леонард, ушедший из науки, куда – в точности неизвестно. Гротескные и демонические черты американцев заметно смягчены сообразно духу разрядки. Приглушены, как передача «Свободы» в приемнике внутреннего эмигранта, ведущего двойную жизнь, в которой один из живущих всегда желает смерти другому.
Леонард… В фильме так зовут дипломата Хэншелла, и Альгимантас Масюлис в этой роли смотрится не хуже, чем его же доктор Брукс из «Рокировки в длинную сторону». Там американский физик в штатском шантажирует советского ученого интимным видео, где тот позволяет себе лишнее в обществе некой Сони Штерн:
– Я должен вам сказать, что западная разведка следила за вами весьма основательно, вплоть до съемок в темноте.
– Я хочу видеть эти пленки!
– Не надо.
Совращение стажера Лебедева гражданкой ФРГ происходит под музыку. На миг в кадре появляется фирменный диск с этикеткой Atlantic… Кто поет? – Первая мысль: Барбра Стрейзанд! Впрочем, нет. Её не спутаешь. Скорее всего, вот кто это.
«Я вся сияю», – заливается Лана Кантрелл, толкая на аморалку молодого биолога. – «В небе сплошные радуги…» Между прочим, эта певица одна из первых зарубежных исполнительниц «Подмосковных вечеров» Соловьева-Седого.
Фамилия автора I’m All Smiles тоже Леонард – Майкл Ленард. Мюзикл, где она прозвучала впервые, провалился, но чудесная I’m All Smiles прочно вошла в репертуар лучших инструменталистов и мастеров вокала. Исполнял её и упомянутый нами выше Хемптон Хоуз.
Обозначив «Встречу на далеком меридиане» как нелинейный сиквел «Вашингтонского корреспондента», мы забыли указать, на каком основании. Снова Менджерицкий, Иван Менджерицкий. Еще одна творческая победа блистательного сценариста.
Советский Союз. Лето '77. Самый канун диско-бума, которому суждено затмить дряхлеющую битломанию шестидесятников и обрушить рынок дюжины ансамблей, исполняющих «ни рыбу, ни мясо», то есть, серьезный рок типа Пинк Флойд и Манфред Мэнн, Супертрэмп – фоновую музыку для людей сидячей профессии: часовщиков, скорняков, ювелиров, чьими родственниками уже начинает кишеть Брайтон Бич.
В новостях устного «даркнета» фигурируют привязанные к покрышкам останки сожженных живьем карточных должников, повешенные студенты из Африки, парамасонские секты гомосексуалов, карающие отступника оскоплением, и ячейки серийных убийц, действующие на курортах в режиме адского трио – чувиха и два исполнителя.
Секретарши и паспортистки доверительно сообщают кавалерам, что эти слухи лишь вершина кровавого айсберга – страх ради страха и жуть ради жути стали самым популярным наркотиком скучающего обывателя, который доступен без переплаты и рецепта с треугольной печатью.
Где всё не так и всё не то и всё нарочно, который час и то никто не скажет точно….
Под рукописной подборкой эпиграмм красуется подпись «Зиновий Гафт». Что ж – Зиновий, так Зиновий. В принципе не смертельно. «Пепси-колу» тоже делают в Евпатории, а «Мальборо» в Кишиневе.
В такой атмосфере и вышел невинный телесериал, с первых минут заражающий зрителя гнетущим ощущением недосказанности.
Перед нами жесточайший слэшер, грамотно завуалированный под экранизацию книги иностранного писателя с фамилией, какую обычно называют, останавливаясь в мотеле, люди с нечистой совестью.
Само начало картины (а это её лучшие кадры) напоминает «Дом на краю кладбища», и то, что снимал в Англии бесстрашный Хосе Ларрас, то есть, что можно смотреть либо десять раз, либо несколько секунд, ибо метраж не влияет на степень интоксикации, когда каждый образ так перенасыщен, нашпигован онейрической расчлененкой, что её и показывать не надо.
Граждане США одеты так, будто они вырезали семейство советского дипломата, присвоив костюмы своих жертв.
Флешбеки американского физика формально связаны с его участием в атомном проекте, а чем они вызваны на самом деле можно и не показывать, потому что зрительская масса в курсе.
И появление Дворжецкого в этой роли пародирует и продолжает «Возвращение Святого Луки» – перед нами всё тот же «Граф», рецидивист Карабанов, успешно ушедший на Запад по документам мистера Кейта, оставив в каюте круизного судна растерзанный труп полковника Зорина.
Профессор Реннет – предпоследняя и, вероятно, лучшая из (условно) «второстепенных» ролей Владислава Дворжецкого. Конечно же эту работу заслоняют астронавт Бертон и кровожадный психонавт Хлудов – монументальные призраки «Соляриса» и «Бега».
Не менее силен и образ убитого националистами Ярослава Галана в фильме «До последней минуты». Сценаристом этой чрезвычайно актуальной ленты был Владимир Беляев, знакомый с нравами «западэнщины» не понаслышке.
Триллеры, особенно итальянского типа, часто и справедливо бранят за бессвязность сюжета, несмотря на силу производимого ими впечатления. Дело еще и в том, что история, выстроенная логично по канонам своего времени, незаметно превращается в абсурдное сновидение, впечатляя еще сильнее того, кто случайно с ней ознакомился полвека спустя.
Есть в ней и ужин под Синатру. Сентиментальная босса нова «Один день из жизни глупца» доносится так, словно проигрыватель заперт в холодильнике, или в доме имеется потаенный склеп, где крутит пластинки безумный член семьи.
Шеф института физики, невидимый «мистер «Прайс» говорит по телефону голосом Феликса Яворского.
Неожиданно возникает знакомое лицо. Та же мимика, та же интонация - журналист Адамс. Это Александр Шворин – ложно умерший агент «Филин», пришитый Дункелем в картине «По тонкому льду», которой так достойно поздравили органы госбезопасности Юлиан Семенов и Дамир Вятич-Бережных.
Прогуливаясь по вечерней Москве, Лановой с Дворжецким напоминают людей лунного света в «Кулачном праве свободы» Фассбиндера.
В тени башен-близнецов звонит из автомата «Нью-йоркский потрошитель» Лучио Фульчи.
Машина в сумерках подъезжает к гаражу на первой минуте, и первый вопрос – что в багажнике?
Так же начинается кровавая зимняя сказка «Домой на праздники» - подлинный шедевр американской киноготики, бессмысленный и беспощадный.
В отличие от вымышленного Марка Честера («Вашингтонский корреспондент») создатель «Меридиана», ученый и беллетрист Митчелл Уилсон существовал на самом деле. И, подобно Джеймсу Олдриджу, автору культового «Последнего дюйма», у нас он был намного популярнее, чем на Западе.
Его роман «Брат мой, враг мой» был издан в СССР наряду с «Бандой Тэккера» Айры Уолферта, по которой снял свою «Силу зла» Абрахам Полонский – один из лучших нуаров всех времен. По скупым сведениям, в молодые годы Уилсон и Полонский сочиняли детективы под коллективным псевдонимом Эмметт Хогарт. Один из них (1940) назывался «Смерть с помощью пульта». Наверняка. что-нибудь интересное.
Ни Кубасов, ни Леонов мой не переплюнут нерв,
хрен с ним, с этим «Аполлоном»,
что с него возьмешь, он – негр!.. – шпарил под гитару Костя Беляев, скорее всего (этим он и силен) не вникая в смысл имен и суть сюжета. Фамилию (Кимельфельд) автора этой весьма остроумной истории про бой нашего с Мохаммедом Али, тоже безжалостно коверкали – «Комирфельд». Видел своими глазами, на разных кассетах, в разных городах.
Курьез в том, что мистер Уилсон скончался за три года до реализации проекта «Союз-Аполлон», а действие в его книге происходит при Эйзенхауэре и Хрущеве.
Ложные эпиграфы и сфабрикованные цитаты – нормальное явление в кинематографе. Броскими афоризмами, достойными Бальзака и Ницше, украшал свои гангстерские драмы Жорж Мельвиль: одно право дано человеку – право выбрать свою смерть.
Грандиозно как «не забуду мать родную и отца-духарика».
«Дом на краю кладбища» завершают красивые слова Генри Джеймса, которых на самом деле у него нет: кто знает, бывают ли дети чудовищами, а чудовища детьми.
Тайный лик персонажа Масюлиса во «Встрече на далеком меридиане» высвечивает этот короткий фрагмент его диалога с Дворжецким:
– А вам не кажется, что всё это похоже на всем известный дуэт Фауста и Мефистофеля?
– Ник, большинство людей мечтает сегодня, чтобы к ним пришел Сатана и предложил хоть что-то за их душу.
Как было сказано в начале, я это чувствовал.