В районе Орла, произошёл случай с юным сталинским соколом - лейтенантом Владимиром Лавриненковым. Этот ас, имевший на своем счету 30 побед, сбил Ме-109. Он видел, как германский пилот посадил свой самолёт на брюхо в поле, выскочил из кабины и побежал прятаться в соседний овраг, заросший деревьями и кустарником.
Лавриненков кружил низко над землёй и видел, что красноармейцы, скорее всего, не найдут германского пилота, который сможет спастись. Молодой русский лейтенант посадил свой истребитель рядом с разбившимся Ме-109 и сам повёл пехотинцев в заросли. Лавриненков нашёл спрятавшегося немца, набросился на него и задушил голыми руками. Русский ас вернулся к своему истребителю и взлетел в облаке пыли, оставив мёртвого противника валяться у ног пехотинцев, разинувших рты от удивления».
Когда Лавриненкову самому рассказали эту «историю», он пошутил: «Ну хорошо хоть не съел…».
Статья, опубликованная в газете КРАСНАЯ ЗВЕЗДА 7 июля'1943 г., среда:
Мои воздушные бои
(ЗАПИСКИ ЛЕТЧИКА-ИСТРЕБИТЕЛЯ)
..Мы пришли во-время. К моменту нашего появления «Мессершмитты-110», образовав замкнутый круг, готовились к бомбежке железнодорожной станции. Их было три. Приспосабливаясь к пикированию, они, очевидно, рассчитывали работать конвейером, прикрывая друг друга с задней полусферы.
Осуществить свой план немцам не удалось. Мы имели большую высоту, чем «Мессершмитты», и решили атаковать их с хода. Первую атаку мы произвели четверкой. Один из немцев сразу же сбросил бомбы, не доходя до цели, и пошел наутек. Его начали преследовать Борисов и Амет-Хан. Мы с Сидоровым решили заняться «Мессерами», оставшимися у цели.
Быстро развернувшись, я пристроился сзади одного немца. Второго стал обрабатывать Сидоров. Конечно, нам можно было бы работать в паре сразу, но мы решили ударить по обоим, чтобы не дать им сбросить на станцию бомбы — на путях стояли эшелоны с боеприпасами.
Заметив меня, летчик «Мессершмитта» начал действовать весьма поспешно. Он сбросил бомбы залпом, с большим недолетом. Этого мы и добивались. Нагоняя немца, я стал следить за его поведением. «Мессершмитт» вот-вот выйдет из пикирования, и этот момент нельзя прозевать Я быстро соображал. Куда он пойдет? Строго вверх или боевым разворотом в одну из сторон? Вижу, немец выдерживает строго прямую. Я без труда догадываюсь, что он пойдет свечой вверх. Еще миг, и противник начинает взмывать. Но я выхватил самолет из пике раньше и снова становлюсь выше его. Он теперь должен обязательно проскочить перед моим самолетом, так как траектория моего выхода короче и отложе.
Расчет был безошибочный. Выходя из пике в одной со мною плоскости, немец прошел впереди меня. Его самолет повис перед моим «Яковлев-1», как распростертая бабочка, приколотая булавкой к стене. Слегка поправив самолет, я нажал гашетку общего огня. Удар был смертельный. Получив хорошую порцию, «Мессершмитт» попытался было перейти в нормальный полет, но из этой затеи ничего не вышло. Сорвавшись на крыло, немец пошел со скольжением вниз, затем, пробороздив животом землю, он покорно лег почти около самой станции.
В это время немец, шедший в паре со сбитым «ME-11O», резко снизился и начал делать круги над местом падения. Поведение его было непонятным. Прощался ли он со своим коллегой или имел намерение забрать экипаж со сбитого «Мессершмитта» - трудно сказать. Не медля ни секунды, я взялся за «соболезнующего» «Мессера» и, пока его летчик был еще объят грустными размышлениями, зашел ему в хвост и всадил очередь по левому мотору.
Мотор «Мессершмитта» забастовал. Вяло описав в воздухе последний круг, винт остановился. Но правый мотор еще работал во-всю. Вираж «Мессершмитта» стал каким-то причудливым. Машина скользила влево, так как тяга моторов была односторонней. Всё это осложняло и мои дальнейшие действия.
Я зашел подбитому немцу в хвост вторично и, следуя по его пути, стал бить короткими очередями. Однако, как я ни старался попасть, трасса огня ложилась правее «Мессера». Конечно, если бы противник находился в нормальном вираже, как при двух работающих моторах, я рассчитал бы упреждение и сбил бы его с двух-трех очередей. Но этот калека вместо виража выписывал замысловатую кривую с каким-то незакономерным скольжением, и попасть в него оказалось делом нелегким. В тот момент, когда я ожидал, что он начнет скользить влево и соответственно брал упреждение по прицелу, «Мессершмитт» шел почти нормально. Когда же я вел огонь строго по самолету противника - какой-то бес неожиданно уводил его в сторону, и трасса огня проносилась мимо.
Я злился и терял терпение. Боекомплект вооружения был уже к тому времени израсходован, а летчик «Мессершмитта» немного оправился и стал подвигаться к дому на одном моторе. Тут я не выдержал и крикнул по радио оторвавшемуся от меня после атаки пилоту Сидорову:
— Сидоров, ко мне! Скорее, на всех газах, «Мессер» уходит!!!
Вижу, Сидоров газанул и начал приближаться. Прикидывая на глав расстояние, я рассчитывал нагон, место встречи и, войдя в азарт, кричал:
— Мне нечем стрелять. Подходи быстрее, бей в упор!
-—Жму! — отозвался пилот.
Он действительно выжимал из своего мотора всё. Черный хвост копоти тянулся за его машиной. Наконец, мой напарник подошел к «Мессершмитту» на близкое расстояние — пятьдесят метров. Прицелившись, Сидоров ударил по правому мотору. «Мессер» не загорелся, но был полностью обезврежен, он стал резко снижаться и вскоре плюхнулся на землю около шоссейной дороги. Мы сделали над ним два круга., наблюдая за дальнейшими событиями. Фронт был близок, и меня беспокоило то, что немцы могут улизнуть. Но невдалеке показался грузовик с нашими бойцами-автоматчиками, которые и прихватили с собою экипаж «Мессершмитта».
Случай с «Мессершмиттом-110» не единичный. В боевой практике было немало примеров, когда наши летчики, расходуя все боеприпасы, всё же не сбивали самолеты. В чем же здесь дело? Самолеты, а особенно бомбардировщики, живучи. Чтобы поразить их наверняка, надо бить с толком, зная, куда бить. Например, у «До-215» баки располагаются не в крыльях, а в фюзеляше. И я был свидетелем такого случая: один из наших пилотов, изрешетивший оба крыла «До-215», вывел из строя один из моторов, и всё же «Дорнье» ушел от него. Позже, сбив однажды такую машину, мы осмотрели ее и поняли свою ошибку, — в дальнейшем дело пошло у нас, «как по маслу». Более других живучи «Хейнкели-111». Эта машина имеет противопожарное приспособление, легкую броню на капотах мотора и т. д. Бить ее нужно главным образом хорошим прицельным огнем с близких дистанций.
Как-то нам пришлось особенно много повозиться с бомбардировщиками. Целый месяц мы стояли на одном из прифронтовых аэродромов, где постоянно был хороший «клев». Поминутно мы только и слышали, как передавали с постов: «Двенадцать «Юнкерсов» курсом 96» или «Десять «Хейнкелей» в направлении пункта N». То и дело мы взлетали, ведя бои, садясь лишь для того, чтобы заправиться горючим, пополнить боекомплект вооружения.
По сигналу «в воздух» мы быстро поднялись и над самым аэродромом набрали до четырех тысяч метров высоты. Почти тотчас же мы увидели трех «Хейнкелей - 111», шедших в сопровождении тройки «Мессершмиттов». Решаем сразу же ударить и быстро уходим к солнцу, занимая позицию.
«Хейнкели» спокойно плывут, не меняя своего курса, — значит еще не заметили. «Мессершмитты» чуть в стороне. Подаю команду «в атаку», и вся наша четверка ринулась вниз. Перед концом пикирования я немного вырвался вперед, и «Хейнкель» предстал передо мною. Серая арестантская окраска, черные кресты, номер, всё это отлично видно. Прицелился и дал продолжительную очередь. Не горит! Но зато стрелок приказал долго жить — в фонаре пулемет торчит стволом вверх.
Это только начало. Обнаружив нас, «Хейнкели» смыкаются плотным строем и ведут бешеный огонь. Резко выхожу из пике вверх и вижу, что «Мессершмитты» тоже ввязываются в дело. Удачно, прямо с хода, ударяю по одному подвернувшемуся, и тот надает вниз.
Высота есть! А это самое главное. Я решил атаковать вторично и снова сваливаюсь ранверсманом на «своего» «Хейнкеля». Он уже не стреляет. Не спеша, еще раз прицелился и ударил по мотору, отвернувшись от пулеметного огня других немцев. Мотор «Хейнкеля-111» задымил. Языки огня показались в щелях его капотов. Но прекрасно знаю, что это еще не всё. Баки этого самолета сильно протектированы. Чувствую, что придется атаковывать еще раз, а может быть и больше, и снова взмываю вверх.
В это время одного из «Мессершмиттов», мешающего нам работать, бойко подхватывают летчики Востырко и Сераготский, другой же «Мессер», сломя голову идет на меня. Положение осложняется, и я решаю напугать немца — изменяю направление и несусь в лобовую атаку. Номер удался. «Мессершмитт», отвернув, проскочил в сторону.
Я снова ринулся на «Хейнкеля». Расстояние между нами быстро сократилось. Мотор немецкого бомбардировщика горит сильнее. Противопожарное оборудование не спасло немца. «Горишь? Ну, нормально, сейчас еще подбавим жару», — думаю я. Стараясь не упустить из поля зрения других «Хейнкелей», еще раз прицеливаюсь и, сближаясь, даю последовательно несколько коротких очередей. «Хейнкель» вспыхнул и, наконец, почти отвесно пошел к земле. Не более как через минуту он взорвался, ударившись о землю... Остальные бомбардировщики спаслись бегством.
Мой взгляд случайно падает вниз, и тут я заметил, что в кабине стало необычайно светло, а ногам прохладно. Наконец, я вижу, что произошло с моей машиной. Весь бок фюзеляжа, от кабины почти до самого хвоста вырван и не существует. Мотор в масле. Значит стрелки «Хейнкеля» успели кое-что сделать. Я попытался припомнить, когда это всё произошло, но раздумывать некогда — жалобно фыркающий мотор, подгоняет меня к аэродрому.
А через два часа я снова в боевом полете, ищу добычу и чувствую себя прекрасно...
Характерный эпизод, показывающий мужество Лавриненкова, описан в книге А.И. Покрышкина «Небо войны»:
«В воздухе, над линией фронта, я раньше не раз слышал фамилию ведущего группы Лавриненкова. Он служил в другом полку и часто сменял нас на прикрытии наших войск. Имя лётчика, часто звучавшее в эфире, запоминается крепко, потом оно как бы само по себе живёт в памяти, требуя новых и новых подробностей о нём. Позже к нам в полк дошла и почти легендарная история этого лётчика. На конференции я познакомился с Владимиром Лавриненковым. Здесь легенда ожила для меня в его правдивом рассказе.
Мы обедали, ужинали все за общим столом, деловые беседы сменялись воспоминаниями. Там я увидел этого скромного, молчаливого, державшегося как-то в стороне капитана, имя которого в эти дни было самым популярным среди лётчиков. Эту славу он добыл не только своими воздушными боями, которых он провёл десятки, но и героическим поступком.
Лавриненков тоже пострадал от немецкой „рамы“ — воздушного разведчика и корректировщика „фокке-вульф 190“. Он атаковал её над рекой Миус, там же, где пострадал Берёзкин, когда во время атаки столкнулся с ней. „Рама“ свалилась на землю, а за ней на парашюте и Лавриненков. При раскрытии парашюта оторвало пистолет. На немецкой территории его схватили солдаты, что называется, „за ноги“. При нём не было ни орденов, ни документов — только в кармашке гимнастерки последнее письмо из дому.
— Лавриненкоф? Это фамилия нам известно, — обрадовался производивший допрос немецкий офицер.
Капитан, конечно, отрицал, что это его фамилия. Но у немецких разведчиков нашёлся альбом фотографий лётчиков, среди которых легко можно было узнать характерное, бровастое лицо Лавриненкова. Отпираться дальше было невозможно. На лётчика навалились с расспросами о дислокации, о боевых машинах наших полков. Говорить об этом или не говорить — полностью зависело от Лавриненкова, его идейной стойкости, убеждений. Он молчал. Его били. Он молчал.
В простой хате донецкого села, где происходил этот допрос, применялись методы гестаповского застенка. Но они не сломили стойкости лётчика-коммуниста. Немцам не оставалось ничего другого, как отправить Лавриненкова в глубокий тыл. Авось там развяжут ему язык ужасы концлагерей и изощрённые пытки. Но на всякий случай, чтобы расположить лётчика к себе своим обхождением, Лавриненкова и ещё одного нашего лётчика-штурмовика направили в тыл не этапным порядком, не в товарняке, а в купе пассажирского вагона, за компанию с немецкими офицерами, ехавшими домой в отпуск.
И Лавриненков решил твердо: бежать, обязательно бежать, удача или гибель — всё равно. Нужен был только момент. А его можно было выбрать лишь ночью.
Вот и наступила уже последняя ночь. Поезд подходил к Одессе. Конвоиры, поставив на колени и открыв свои набитые бутылками и консервами чемоданы, увлеклись едой. Автоматы отложены в сторону. Лавриненков и штурмовик сделали вид, что крепко спят. Штурмовик всё время держался за гимнастёрку Лавриненкова, чтобы по первому его движению броситься вместе с ним. Дыхание сдавливалось, прерывалось непреодолимым волнением.
Пировавшие за столиком о чём-то заспорили. Вот они оба наклонились к чемодану, что-то пересчитывая и укладывая.
Настала долгожданная минута. Лавриненков стукнул по чемодану. Всё, что было в нём, полетело на конвоиров. Крик в купе. Советские лётчики выбросились из вагона на полном ходу поезда. Удар о землю, кувыркание. Выстрелы, вспышки огня, свист пуль. Поезд отправился дальше.
В деревне лётчики обменяли всё, что было на них и при них, на простую одежду и побрели на восток. Не скоро они, заросшие бородами, в лохмотьях, попали в один из местных партизанских отрядов и стали его бойцами. Через некоторое время их перевезли на самолёте через линию фронта, и они возвратились в часть. Здесь должна была начаться проверка заподозренных в таком „лёгком“ бегстве из плена. И она бы, эта проверка, возможно, затянулась надолго, если бы наша армия не освободила Донбасс, в частности и то село, где немецкие разведчики допрашивали Лавриненкова. Старики, ютившиеся в каморке этой хаты, всё слышали, что происходило за стеной. Они с восхищением вспоминали молодого бровастого лётчика, который „мовчав як камень“. К этим свидетельствам присовокупились и данные партизанского отряда, который вышел навстречу нашим частям, и имя Лавриненкова, его подвиг в поединке с немецкими офицерами стали известными всей стране».
Очень не любил Лавриненкова руководитель нацистской пропаганды Геббельс. В прессе третьего Рейха имя лётчика было ругательным. Его считали очень коварным и кровожадным, о нём слагали настоящие легенды и рассказывали множество диких небылиц.
Мы надеемся, что ныне украинские нацисты не осквернили памятники легендарному лётчику Великой Отечественной войны - ярому борцу с нацизмом.
Ну и где ныне, Ольга Любимова, Министр русской культуры - авторы, способные донести пером и интеллектом суть происходящего? Пусть Ваши приближённые, как смогут, отработают ваши преференции и гранты. Почему от Министерства культуры вот уже больше года круглый ноль?
Несмотря на то, что проект "Родина на экране. Кадр решает всё!" не поддержан Президентскими грантами, мы продолжаем публикации проекта "День в день 80 лет назад". Фрагменты статей и публикации из архивов газеты "Красная звезда" за 1943 год. Просим читать и невольно ловить переплетение времён, судеб, характеров. С уважением к Вам, коллектив МинАкультуры.