Лёба

Я изучил науку расставанья В простоволосых жалобах ночных. Жуют волы, и длится ожиданье, Последний час вигилий городских; И чту обряд той петушиной ночи, Когда, подняв дорожной скорби груз, Глядели в даль заплаканные очи И женский плач мешался с пеньем муз. Это стихотворение Мандельштама также посвящено переживанию разлуки и соткано из эллинских образов, хотя явных отсылок здесь почти нет. У Мандельштама это стихотворение озаглавлено Tristia. Так называется собрание писем древнегреческого поэта Овидия «Скорбные песни»...

За то, что я руки твои не сумел удержать, За то, что я предал соленые нежные губы, Я должен рассвета в дремучем Акрополе ждать. Как я ненавижу пахучие, древние срубы! Это стихотворение полно эллинскими ассоциациями. Правда, поначалу, в своей первой редакции, античных мотивов здесь прочти не было. Строй стихотворения был логичен и последователен: герой расстается с женщиной после бессонной ночи и понимает, что он ее уже никогда не увидит. Когда ты уходишь и тело лишится души, Меня обступает мучительный...

В этой песне я соединил два ранних стихотворения Мандельштама. В обоих затрагивается тема нежности. Но если одно из них, «Нежнее нежного», написанное в 1909 году, лишено каких-либо драматических нот и является чистым, безоглядным восхищением внешностью и душой возлюбленной, то в другом, созданном двумя годами позже, уже слышится упрек к своей избраннице: кажется, от поэта требуют клятв и признаний в вечной любви, в которых он не видит смысла. Легкое, воздушное чувство нежности здесь переплавляется в тяжелые страсти, подобные «танцующим змеям»...

"Мне жалко, что теперь зима" — еще одно посвящение Мандельштама милой актрисе и художнице Оленьке Арбениной. С первых строк здесь начинают летать стрекозы и ласточки — образы легкости и непосредственности, с которыми поэт связывает женскую природу. Мне жалко, что теперь зима И комаров не слышно в доме, Но ты напомнила сама О легкомысленной соломе. Стрекозы вьются в синеве, И ласточкой кружится мода; Корзиночка на голове Или напыщенная ода? Женщина — взбалмошное, капризное создание, следующее моде — такой же переменчивой, как и настроение юной красотки...

Холодной петроградской зимой 1920 года Николай Гумилев и Осип Мандельштам добивались благосклонности одной и той же женщины — актрисы Александринского театра, красавицы Ольги Гильдебрандт-Арбениной. В итоге ее избранником стал третий — художник Юрий Юркун. Но в результате этого короткого, но яркого увлечения появился цикл любовных стихов, обращенных к Арбениной. Одно из них — про загадочных «пчёл Персефоны», которые велели взять с собой «немного солнца и немного мёда». Кто это? Возьми на радость из моих ладоней Немного солнца и немного меда, Как нам велели пчелы Персефоны...

Зимой 1933–1934 года 40-летний Мандельштам переживал краткосрочный, но бурный роман с поэтессой и переводчицей Марией Петровых. Она была на 17 лет младше его, привлекательна, и как раз в это время рассталась со своим первым мужем. В феврале она была удостоена поэтического посвящения "Мастерица виноватых взоров", которое Ахматова назвала «лучшим любовным стихотворением XX века». В самом начале стихотворения Мандельштам буквально двумя строками рисуется двойственный образ героини — одновременно застенчивой и неприступной...

Одного мальчика в школе все боялись и уважали. А почему? Да потому что он занимался карате. Все об этом знали. Ну, сам посуди, какой нормальный человек будет прыгать против каратиста? Да у него чуть ли не черный пояс был! Он такой — тыц, тыц — всякие приёмы показывал. И кричал: «Яма-цуки!» «Шикатэ-цуки!» И все такие: вау, реально каратист — такие слова знает...

Один мальчик дружил с девочкой, она ничего не просила, была скромной, но с ней было скучно. А другой мальчик тоже дружил — с другой девочкой: с ней было очень весело и интересно, но она все время просила подарки. Первый мальчик думает: блин, как мне скучно с этой моей девочкой! Может, мне ей подарок какой-нибудь подарить? Взял да и подарил. А девочка-то,...

Два мальчика любили одну девочку. Один писал ей стихи и носил портфель. Ну, он вообще образованный был, много знал: Пушкина, Бродского, даже Рабиндраната Тагора цитировал. Тонкой душевной организации был. А другой мальчик дергал девочку за косички и подкладывал кнопки...

Летом 1840 года император Николай I поделился в письме к своей жене императрице Александре Федоровне впечатлением от первого в русской прозе социально-психологического романа. «...Я дочитал до конца и нахожу вторую часть отвратительной. Такие романы портят характер». «Это жалкая книга, обнаруживающая большую испорченность ее автора». «Автор оказался неспособным представить благородный и простой характер персонажа, он заменяет его...

Один мальчик сидел на лавочке и горевал. А мимо шел другой мальчик. Он говорит: — О, Олежка, а чего это ты грустишь? — Ничего, — говорит Олежка, — так просто. — Да ты скажи мне, я в твоей кручине поучаствую, пожалею тебя. — Да нет, не надо, — говорит Олежка, — я сам тут… — Почему ж «сам»! — не унимается второй мальчик. — Я, может, какой совет тебе умный дам. — Не-не, не нужны советы. Ты иди...

В «Северной Пчеле» от 20 июля 1829 года анонимный критик так отзывался о поэме молодого автора: “Столь много несообразностей, картины часто так чудовищны, и авторская смелость в поэтических украшениях, в слоге и даже в стихосложении так безотчетлива, что свет ничего бы не потерял, когда бы сия первая попытка юного таланта залежалась под спудом”...