«Я думала, хуже измены ничего не бывает. Оказалось — бывает». Она произнесла это вслух, будто проверяя на вкус каждое слово. И вкус был горьким, как холодный чай, забытый на подоконнике. Кухня стояла в полутьме: лампа под потолком перегорела ещё неделю назад, но руки не доходили заменить. Вечером, в этом полусумраке, посуда в раковине казалась каким-то безличным рельефом, а паркет под ногами — зыбким. На столе, под бокалом с недопитым вином, лежал лист бумаги. Грубый, с рваными краями, будто его вырвали из чужой жизни и подбросили сюда...

– Ты... ты чё, мам, вообще с катушек съехала? – прохрипел он, поднимая на меня взгляд. – Что это за цирк? – Дим, сынок, помоги, а? Занеси на кухню. Я едва переступила порог, руки оттягивали два тяжеленных пакета. И тут же в ответ донеслось раздраженное: – Мам, ну, блин, отстань! Я занят! Этот голос, ленивый и недовольный, ударил меня посильнее, чем ледяной ноябрьский ветер, от которого я только что спряталась в квартире. Я молча прошла на кухню. Силы покинули меня. Пакеты с глухим стуком опустились на пол...