Автобус тряхнуло на яме, и чемодан, стоявший у ног, сдвинулся, больно ударив Анну по голени. Она ничего не сказала, просто отодвинула его и снова уставилась в запотевшее окно. За стеклом тянулись голые деревья, редкие дома, знакомые вывески — всё такое же, как пятнадцать лет назад, когда она уехала в город навсегда. Или, как тогда казалось, навсегда. Сиденье было жёстким, пахло пылью и соляркой. Пассажиры спали или молча глядели в телефоны. Анна держала руки на коленях, сцепив пальцы так крепко, что костяшки побелели...

Она всегда пела на изломе — будто голос у неё выходит не из лёгких, а прямо из пережитого. Смотрел я как-то старую запись, где она поёт «Любовь-красавица», и словить этот момент было несложно: не играет, а будто вытаскивает из себя что-то, что давно болит. А ведь тогда, в те нулевые, все думали — ну всё, взошла новая звезда, восточная, красивая, воспитанная. Подарок эстраде. Но за нарядами и концертами пряталась женщина, которую жизнь не гладит, а мну́т, как ткань после дождя. Зара. Зарифа Мгоян...