- Мачеха её на всю улицу кричала, что обесчестили падчерицу. За косу по земле в дом волокла. Уж до чего склочная баба была эта Верка. Ну да о ней теперь либо хорошо, либо ничего – отмучилась пять лет назад, - проговорила Груша, провожая взглядом неприметную худую женщину, кутавшуюся летом в тёплую кофту, словно старушка. - И что? Правда обесчестили? – спросил Максим и тут же прикусил язык, поняв, что высказал свои неуместные мысли вслух. - Да кто ж их знает? Свечку-то никто не держал. Втроем на речку ходили: Олеська, Мишка и Борька...

Деревня жила в медленном ритме: утро начиналось с криков петухов, день тянулся под жужжание мух, а вечер угасал в розовом мареве заката. И всё же разлёживаться Максиму не приходилось - в деревне, где так не хватало мужской силы, работы было невпроворот: кому подлатать прохудившуюся крышу, кому заменить доски на крыльце, поправить колодец, сколотить табурет, поднять забор. В благодарность ему приносили лесную малину, мёд, соленья и дичь. Большую часть такой зарплаты он отдавал хозяйке. Но иногда, подгадав, чтобы не быть замеченным, оставлял гостинцы у дверей Олеси...