— Ты в своем уме, Марина? Разводиться в пятьдесят восемь? — Анатолий с силой бросил плотный бежевый конверт на резной дубовый стол в гостиной. Старинная фарфоровая статуэтка балерины, подарок его матери на их свадьбу, опасно качнулась. Марина Андреевна Волкова стояла у высокого окна, выходящего на Рождественскую улицу, и молча смотрела на суету вечернего Нижнего Новгорода. Тридцать три года брака научили ее главному — не реагировать на его вспышки гнева. Они гасли так же быстро, как и загорались, оставляя после себя лишь горький пепел несбывшихся надежд...

— На твое лицо без слез не взглянешь, — бросил Анатолий, даже не повернувшись. Он затягивал узел галстука, глядя на свое отражение в темном экране телевизора. Нина замерла с чашкой в руке. Воздух в комнате вдруг стал плотным, вязким. Шестьдесят лет. В шестьдесят лет она впервые услышала эту фразу не как злую шутку, а как приговор. — Что ты сказал? — переспросила она, хотя каждое слово впилось в нее, как осколок. Анатолий наконец обернулся. Оценил ее с головы до ног — старый домашний халат, волосы, убранные в пучок, ни грамма косметики...