— Он… он не человек, Гром, — она упала на колени рядом с ним, не в силах держаться дальше. Её пальцы вцепились в его грубый рукав. — Он машина. Он смотрит на Олесю, и в его глазах ничего нет! Пустота! Крест забрал дочку, держит где-то в Припяти, как заложницу! А Артём… он приходит в барак, который Крест назвал моим домом, и просто… молчит! Слёзы текли по её щекам. Дыхание, смешиваясь с дымом костра, стало прерывистым. — Он должен вспомнить! Хоть что-то! Ты же его друг! Поговори с ним! Попробуй до...

Тем же вечером Шумахер, проходя по коридору базы, увидел сцену. Омар и двое его подручных грубо тащили Олесю в сторону заброшенного подвала. Она не кричала. Она смотрела на того, кого полюбила и назвала папой, широко раскрытыми глазами, полными не ужаса, а последнего, отчаянного вопроса. Их взгляды встретились. В мозгу Шумахера что-то взорвалось. Каскад ошибок. Протоколы рушились. Пустота заполнилась одним-единственным, чудовищно ярким образом: девочка в жёлтом платье смеётся, бежит к нему по зелёной траве, кричит «Папа!» Это была не память...