В первый же месяц моей жизни в Гродно со мной был случай, где мое "пренебрежение" к повстанью могло привести меня к большой неприятности, а, может быть, и "более чем к простой" неприятности. Однажды, в марте 1863 года, когда я только что возвратился из госпиталя, ко мне в квартиру пришел шляхтич и, кланяясь в ноги, умолял съездить к нему за город, в местечко, к его больной жене. На мой вопрос, "почему он обращается ко мне, русскому врачу, а не к своим", он отвечал, что "из врачей-поляков никто не едет, так как на заставе поляков не пропускают"...