"Спартак" (США): «Фильм «Спартак» — это портики и колоннады античного Рима под ослепительно голубым итальянским небом, белые тоги сенаторов, термы, где совершаются омовения и политические сделки. Это взрыв бунта а школе гладиаторов, яростная толпа, бросающаяся на копья и мечи стражи. Это бесконечный поток рабов с женами, детьми, а стужу и жару текущий на юг Италии — навстречу желанной свободе. Это сцена решающего сражения — железный частокол легионов Кресса, преграждающий путь воинам Спартака, горящие бревна, врезающиеся в ряды римских солдат, люди, объятые пламенем, переворачивающиеся через голову кони, лязг мечей… Это режиссура, пусть без особых прозрений, но уверенная и крепкая, работа профессиональная и чистая. Это, наконец, блестящий актерский квартет Керка Дугласа, Лоуренса Оливье, Чарльза Лоутона и Питера Устинова. Да, всё это — зрелище великолепное и захватывающее! Но это не только зрелище. Почему режиссер Стенли Кубрик вместе со сценаристом Дальтоном Трамбо не обратился, скажем, к очень популярному а свое время роману о Спартаке, написанному Джованьоли? Ведь у читателей нескольких поколений образ Спартака сложился под воздействием этого произведения. Воин-исполин, побеждающий в схватке на арене сразу нескольких соперников; красавец, а которого с первого взгляда и бесповоротно влюбляются и рабыни и знатные дамы; романтический герой, доверчивый и страстный. Казалось бы. какой благодатный материал для коммерческого кинематографа, какие эффектные ситуации и роковые страсти! (…) С самого понятия «гладиатор» снимаются поэтические покровы, и школу гладиаторов авторы показывают как прообраз современного рабства. Режиссер и сценарист открывают механизм насилия, способы, которые превращают человеке а раба, способы, сохранившиеся без особых изменений от античных времен и до наших дней. Сначала свести людей на положение скота — еда за примерное поведение, за оплошность — суровое наказание. Дать женщину по списку и ухмыляться, глядя через отверстие в потолке, ожидая, как по приказу хозяина будут спариваться в клетке человекоживотные. И внушить, что это — счастье. И, раскрашивая тело человека разной краской, деловито объяснять: удар в желтое — легкое увечье, в синее — тяжелая рана, а красное — смерть. И внушить, что сохранить жизнь можно только за счет своего товарища: убьешь его — и будешь жить, а если повезет когда-нибудь — получишь свободу и будешь дрессировать других. И вот он — живой пример: улыбающийся ланиста, бывший раб, ненавидящий прежних товарищей, — капо античности. Да, пожалуй, так прозаично и жутко, с такой ненавистью показать школу гладиаторов могли только люди, пережившие время гитлеровских концлагерей. Они проходят перед нами, узники античного концлагеря. Лица, испуганные, озлобленные, равнодушные люди, живущие бок о бок и трагически разъединенные... «Зачем тебе мое имя?» — угрюмо отклоняет вопрос Спартака высокий эфиоп, зябко кутаясь в плащ. Зачем знать имя человека, которого ты убьешь или который убьет тебя. Но именно ему, этому человеку, суждено ценой жизни прорвать стену отчуждения, превратить стадо рабов в армию восставших. (...) Красс в исполнении Лоуренса Оливье — самая интересная фигура фильма. В этом человеке с тонкими губами и тяжелым пристальным взглядом есть ясность цели, непреклонность и ум. В нем — индивидуальность настолько крупная, что рядом с ним проигрывает даже Спартак — Керк Дуглас, но говоря уже о Гракхе. Впрочем, Гракх и должен проигрывать: это дряхлая республика, уступающая арену истории молодой энергичной империи. Лоутон передает ум, лукавство и бессилие Гракха, ясно понимаемое им самим. Но Спартак не уступает Крассу. Это единственный человек, к которому Красе чувствует острое любопытство, испытывает страх и даже зависть. Страх, ибо он бог, пока ему поклоняются. Зависть, потому что он, Красс, может заставить подчиниться, но но может приказать любить себя" (...) (Ханютин Ю. Два поединка Спартака // Советский экран. 1967. 7: 16-17).