Обычно Кузьмин дарил своим девицам шубы. Ядовито-зелёные, ядрёно-синие, токсично-жёлтые – красивые. Девицы уходили довольные. – Меня, Кузьма, вообще-то Олеся зовут, – говаривала очередная пассия, прикрываясь подарком. Он пожимал плечами и скрёб рукой щетину на щеке. Имя у Кузьмина было Борис, и отчество Борисович, но к нему везде липло – Кузьма, и он не протестовал. "Понимаешь, деточка, – после шампанского он становился болтлив, – Дед Мороз – пошло, Морозко – по-детски, Карачун – быдловато, Трескун, хихи – смешно...

Если сказать, что Феоктист Петрович обиделся, то можно сильно ошибиться, очень сильно, оттого что профессия сыщика не подразумевала чувствительность обывателя, незнакомого с настоящей жизнью. Трезвый расчёт лежал в основе всех действий опытного полицейского. «Значит, у него есть к тому резон, коль так пылит», – подумал сыщик, ставя чёрную жирную галочку напротив фамилии академика в перекидном блокноте, услужливо подставленным секретером. Чтобы у Плещеева не создалось впечатление, что все его прихоти...