Тишину в квартире разрезал на части тягучий, противный звук — шипение очередной жестяной банки, которую брат вскрывал уже третью за день. Катя прижалась лбом к холодному стеклу окна, наблюдая, как снежный вихрь за окном пожирает очертания готовящегося к вечеру мира. Это была не метель, а настоящая стена, белая и безжалостная, и Кате казалось, что если она шагнёт в неё, то исчезнет навсегда. И, возможно, это было бы к лучшему. — Мамуль, а нельзя ли кого-нибудь другого послать к тёте Лиде? — голос её прозвучал глухо, будто из другой реальности...

Тот звонок прожужжал в его ушах всю долгую дорогу домой, как назойливая, дотошная муха, которую не вышибить ни резким взмахом руки, ни громким криком. Он сидел в душном вагоне поезда, смотрел в темное окно, где призрачно отражалось его собственное изможденное лицо, и чувствовал, как злость и сомнения, тяжелые, как свинец, наполняют его изнутри, сжимают горло холодными, цепкими пальцами. Все началось в одну непримечательную пятницу, которая навсегда окрасилась в его памяти в траурные, черные тона...