Я говорю, не с криком или упреком, без скалки в руках. Просто — говорю о том, что устала, что обидно, что мне плохо, когда со мной вот так. А в ответ — тишина или раздражённое: «Да что ты опять начинаешь?» Или фраза-убийца: «Ты опять всё преувеличиваешь». И вот я сижу — вроде взрослая женщина, с нормальной интонацией, с фактами, без истерики, а внутри — как будто обнулили, стерли, обесценили не словами, а их отсутствием. Будто я в пустой комнате стучу и стучу, за стеной — никого. Я же не требую невозможного...

Наш дом дышал спокойствием. Тридцать пять лет мы с Алексеем вили это гнездо, и каждый скрип половицы, каждая трещинка на потолке в спальне, похожая на русло высохшей реки, были мне родными. Наша жизнь текла так же плавно и предсказуемо, как эта река когда-то несла свои воды. Алексей был моим берегом, моей твердыней. В свои шестьдесят он сохранил мальчишеский блеск в глазах и ту обезоруживающую улыбку, которая когда-то заставила меня, двадцатитрехлетнюю филологическую деву, потерять голову. Он всегда был центром моей вселенной...