Тишина, наступившая после, была оглушительной. Она звенела в ушах, вытеснив все звуки — шум машин за окном, тиканье часов, даже его собственное, тяжелое, с хрипом, дыхание. Ирина сидела на полу, на мягком ворсистом ковре их гостиной, прислонившись спиной к ножке дивана. Щека горела, как будто к ней приложили раскаленный утюг. Во рту был едкий, металлический привкус страха. Она не плакала. Шок заморозил слезы, парализовал тело. Она просто смотрела. Смотрела на него. Ее муж, Олег, стоял в трех шагах...

Его лицо мелькало в каждом втором советском фильме — тихо, без звёздной пыли, но с тем редким выражением, которое сразу вызывают доверие. Не красавец в привычном смысле, не герой-любовник, а человек, в котором было что-то честное, открытое, надёжное. Голос — узнаваемый, мягкий, с хрипотцой. Тот самый голос, который впервые спел строки: «Надежда — мой компас земной». Имя Юрия Пузырёва не висело на фасадах театров золотыми буквами. Его не окружали легенды, но он сам был частью тех историй, что создавали тепло советского кино...