Ноябрь в этот год вел себя так, будто мстил всему городу за что-то древнее. Ветер не просто холодил — он вгрызался, находя каждую прореху в старых пальто, каждую складку чужой усталости. На остановках согбенно стояли люди, напряжённые, словно им приходилось держать не сумки, а собственную жизнь, которая скрипела под тяжестью зимы. Среди них — один старик. Внешне незаметный, на фоне серого дня он выглядел частицы этого пейзажа: низкая, упрямая фигура в драповом пальто, когда-то добротном, теперь — почти тряпичном...

Дождь хлестал со всех сторон. Как будто кто-то сверху решил смыть с земли всё живое. Я стоял по щиколотку в грязи и повторял себе одно и то же: знал же, что именно здесь будет клад бабки. Знал, что вернусь, что не отступлю. И всё равно внутри щемило, это место было нехорошее. Деревня эта… даже деревней назвать трудно. Брошенное поселение старообрядцев, затерянное посреди тайги. По рассказам, все они тут и погибли — сами себя заживо закапывали в землянках, уходили в голодные затворы, будто спешили к своему Богу от мира, который считали скверным, дьявольским...