Сырой, земляной дух погреба обволакивал, смешиваясь с едким запахом уксуса и пряностей от сотен банок, расставленных на полках. Десять лет их никто не трогал. Холод пробирал даже сквозь толстый свитер. — Катя, ну как ты там? Может, поднимешься уже? — донесся сверху приглушенный голос мужа. — Вдыхаю ароматы прошлого! — крикнула я в ответ, стараясь, чтобы голос не дрожал от промозглой сырости. С трудом сдвинув с места очередную пыльную трехлитровую банку с огурцами, я почувствовала, как затекли пальцы...

— Я больше не могу, — говорил Виталий. — Это невыносимо! Ее деревенский говор, эти вечные «милки» да «касатики»... Я специалист по языкам, черт возьми! У меня репутация! — Но она же моя мать, — тихо отвечала Наталья. — Да, она живет в деревне, но она же моя мать! — Вот пусть в деревне своей и остается! — рявкнул Виталий. — Там ей самое место! — Ой, касатики мои, притомилася-то я как с дороги-то! — Мария Михайловна шумно опустилась на кухонный стул, промокая платком морщинистое лицо. — А ты, Наталька, все такая же красавица писаная, да теперь и расфуфыренная...