Пока на веранде разворачивалась эта сцена, за калиткой, на пыльной проселочной дороге, стояли у машины Марина и Павел Константинович. Воздух здесь был свежим, пахло полынью и нагретым асфальтом. Марина, прислонившись лбом к прохладному стеклу автомобиля, пыталась сдержать подступающие слезы. — Ну, полно тебе, героическая наша, — голос Павла Константиновича звучал мягко и утешительно. Он достал из кармана клетчатой рубахи чистый, отглаженный платок и протянул ей, — вот, протри глазки. На Людмилку не обижайся...

Третью ночь подряд видела Наталья один и тот же сон, и заканчивался он до жути явственно. Так явственно, что вспоминая его, она холодела от ужаса. Она просыпалась среди ночи, потерянно ходила по дому, по привычке начинала утренние хлопоты. Но нет-нет да наваливались туманные видения сна, и Наталья, опираясь на столешницу, стояла, опустив голову, стараясь не думать, не думать об этом. А снилась ей дочь. Будто б малая ещё совсем, будто б тонет она в реке. И так явственно тянет к ней ручки: помоги, мол, помоги...