Анна привыкла просыпаться в шесть утра. Ровно за час до будильника Виктора. Тишина в их просторной, стильной спальне была густой, почти осязаемой, как будто воздух застывал в ожидании его пробуждения. Она лежала, глядя в потолок, где играли блики от дорогой итальянской люстры, которую Виктор выбрал сам, не спросив ее мнения. Она была красива, холодно-совершенна, как и все в этом доме. Как и их брак. Осторожно, чтобы не издать ни звука, она приподнялась на локте и посмотрела на спящего мужа. Виктор спал с тем же выражением сосредоточенной уверенности, с которым вел бизнес...

Дверь открылась с натужным скрипом, будто жалуясь на промозглый октябрьский воздух, ворвавшийся в тёплый коридор. Виктор ввёл под руку мать, Анну Петровну. Она ступала мелко, неуверенно, одной рукой опираясь на сына, а другой прижимая к себе старенький ридикюль с потёртой защёлкой. В этом ридикюле, казалось, помещалась вся её оставшаяся жизнь: носовой платок, таблетки от давления, фотография покойного мужа и очки в треснувшем футляре. — Проходи, мам, не стой на пороге, — бодро сказал Виктор, стягивая с неё мокрое пальто...