Звук вилки, царапающей фарфор, в тишине нашей кухни звучал как скрежет гвоздя по стеклу. Я замерла, не донеся кусок курицы до рта. Этот звук всегда был прелюдией. Сигналом воздушной тревоги. — Суховато, — констатировала Тамара Павловна, не поднимая глаз от тарелки. Она произнесла это тихо, почти безэмоционально, как судья зачитывает приговор, не подлежащий обжалованию. — Леночка, я же тебе говорила: грудку надо сначала мариновать в кефире, а не просто обваливать в специях. Волокна разрушаются, мясо становится нежным...

— Ну куда ты, Лен, денешься? В пятьдесят три года начинать всё с нуля? Смешно. Мы же родные люди. Ну, бес в ребро, с кем не бывает. Потерпишь, ты же у меня мудрая. Виктор подцепил вилкой маринованный гриб, отправил его в рот и довольно зажмурился. На его лице, гладком и ухоженном не по годам, читалось абсолютное, непрошибаемое спокойствие. Он был уверен: крепость сдалась. Я стояла у столешницы, нарезая зелень. Нож мерно стучал по дереву: тук-тук-тук. В этом ритме было что-то гипнотическое. — Вить, подай мне, пожалуйста, салатник с верхней полки, — попросила я ровным голосом...