Дождь хлестал по стеклам, словно кто-то велел ему выстукивать свою горькую симфонию именно в этот вечер — будто в нарочитой насмешке над избитым унылым бытом старого панельного дома. Валерий полулежал в своем кресле — несуразном, тяжелом, таком же усталом, как и он сам, — и смотрел в одну точку. Тихо скрипела у печки Галина, её движения были отрешённые, хозяйственные, но с той особой тревожной дрожью, которая живёт в женщинах, прошедших через многое. Иногда она поглядывала в окно — будто там, за...

Я стояла у окна, сжимая в руках смятый листок, — тот самый, выцветший, с неловкими строчками. За окном дождь бил по стеклу, в доме пахло свежей выпечкой, и в этот дождливый вечер, впервые за много лет, мы сидели втроём — я, мама и бабушка. Не отводили друг от друга взгляда. И, глядя на сухие дорожки слёз на грубом лице бабушки, я вдруг поняла: именно эти крошечные, неправильные буквы на бумаге удержали нас всех, не дали нам потеряться друг для друга. Хотя я до сих пор не знала, кто автор письма и кому оно было адресовано… …Только сердце уже знало ответ...