Холодный осенний ливень барабанил по потрепанной крыше моего «Жигулёнка» с такой яростью, будто хотел проломить металл и смыть меня вместе с горем в мокрые потоки асфальта. Каждая капля была как стук молотка по наковальне моей судьбы, безжалостно и гулко. Я только что вырвалась из стерильного, пахнущего смертельным страхом больничного ада, где усталый врач с потухшим взглядом в очередной раз, словно вынося приговор, отказался делать маме операцию. Сумма, которую он назвал, была не просто неподъёмной...

Тишину хрустального утра разбивали не крики птиц за окном, а гулкий, напряженный голос, доносящийся из-за двери. Лилия не проснулась, а вынырнула из глубины сна, как тонущая, глотнув воздуха, наполненного чужим раздражением. Она лежала неподвижно, слушая, как ее муж, Артем, говорит с кем-то по телефону. Слова были пока еще размытыми, но интонация — острые, колючие ножи тревоги — впивалась в нее даже сквозь дерево спальни. — Мам, ну я же сказал, что куплю! — его голос был сдавленным, будто он с силой сжимал горло...