— Ты опять неправильно сказала! Лена перебила меня прямо за столом. Я замерла с вилкой в руке. Племянник Саша уставился в тарелку, его жена Настя напряглась. Мама вздохнула — этот вздох я слышала сорок лет. — Что именно? — спросила я ровно. — «Офигеть». Вульгаризм. Нужно говорить «удивительно» или «поразительно». Саша рассказывал про новую работу в строительной конторе, я искренне радовалась. Слово вырвалось само — живое, настоящее. А сестра опять за своё. Сорок лет. Сорок лет она меня поправляет...

Анатолий сидел, вжавшись в холодный пластик больничного стула, и весь мир сузился до размеров этого бездушного коридора, выкрашенного в унылый салатовый цвет. Его крупные, привыкшие к клавиатуре пальцы, бессильно обхватывали голову, скрывая лицо, мокрое от слёз. За матовым стеклом палаты номер семь, в голубоватом свете медицинских приборов, лежала его дочь — маленькая, хрупкая Машенька. Ей было всего семь, а казалось — все девяносто. Её худенькое тельце почти терялось в больничной кровати, лицо было прозрачно-фарфоровым, а ресницы, тёмные и длинные, как у матери, неподвижно лежали на щеках...