Мария Ивановна сидела в своем старом кресле-качалке у окна, безучастно глядя на сад, который когда-то был гордостью всей округи. Сейчас яблони сбросили последние листья, и голые ветви царапали серое ноябрьское небо. На коленях старушки лежал вязаный плед, руки мелко дрожали — этот тремор она репетировала перед зеркалом почти неделю. — Бабуль, ты меня слышишь? — голос Лены звучал громко, даже слишком, с той раздражающей интонацией, которую люди используют при общении с маленькими детьми или глубокими стариками...

— В твои годы только внуков нянчить, Лена, — сказал он почти ласково, как будто делал мне одолжение. — Ну правда, чем ты займёшься? Вязать носки? Он стоял посреди нашей спальни, широко расставив ноги, с тем самым знакомым выражением превосходства на лице. Чемодан уже был собран и стоял у двери. На тумбочке лежала его кожаная барсетка, которую он не доверял никому, даже мне, за тридцать лет брака. Я сидела на краю кровати и смотрела на узкую полоску света от окна, падающую на ковёр. В этой полоске пылинки медленно крутились, как маленькие планеты...