Сначала ты говоришь, что любишь меня, а сама за дочку волнуешься
— Так, сначала мама поест, а потом ты. Накрывай на стол!— рявкнул муж. После этого в доме стало тихо — я молча ушла от него
— А это что такое, я бы хотел узнать? — голос Сергея был тихим, но в нём сквозила острая, режущая нота, предназначенная для того, чтобы ранить. Он замер в центре комнаты, держа в двух пальцах, словно нечто гадкое, узкий чек из магазина. Другой рукой он указывал на блестящий пакет известной марки, брошенный Верой на стул. Из пакета виднелся край материи — бархат насыщенного сапфирового оттенка. Вера, раскладывавшая покупки на кухне, повернулась к нему. Её лицо оставалось спокойным, ни один мускул не дрогнул...
Муж орал, что не смог оплатить шубу для своей матери — карта не прошла! — а я молча допила кофе: доступ к моим деньгам я закрыла ещё вчера
Тишину хрустального утра разбивали не крики птиц за окном, а гулкий, напряженный голос, доносящийся из-за двери. Лилия не проснулась, а вынырнула из глубины сна, как тонущая, глотнув воздуха, наполненного чужим раздражением. Она лежала неподвижно, слушая, как ее муж, Артем, говорит с кем-то по телефону. Слова были пока еще размытыми, но интонация — острые, колючие ножи тревоги — впивалась в нее даже сквозь дерево спальни. — Мам, ну я же сказал, что куплю! — его голос был сдавленным, будто он с силой сжимал горло...