Кухня тонула в мягком полумраке. Лампочка под абажуром не горела — Марина предпочитала слушать тьму. За окном висела неподвижная зимняя ночь: снег лениво кружился в свете фонаря, будто медлил коснуться земли. На столе, в полумраке, поблёскивала кружка с остывшим чаем, на блюдце — ломтик лимона, сморщенный и почти прозрачный. Она сидела, подперев щёку ладонью, и слушала. Слушала тиканье старых настенных часов, которые достались ей от бабушки. И — сквозь стены — голоса. В соседней комнате муж тихо говорил по телефону...

Боль была первым, что вернуло его к жизни. Не просто боль – всепоглощающий огонь, пожирающий кожу, мышцы, саму память. Он попытался вдохнуть, но горло сжалось спазмом, вырвав хриплый, беззвучный стон. Глаза, слипшиеся от гноя и мази, с трудом разлепились. Тусклый свет. Чужие запахи: йод, кровь, смерть. Стоны. Крик медсестры где-то вдалеке. Где я? Мысли не было – только животный страх. Он попытался пошевелиться, но тело не слушалось. Забинтованные руки. Забинтованное лицо. Кто я? Ответа не было. Только пустота...