Море в тот день было спокойным, почти застывшим, будто стеклянная пластина, усыпанная миллионами солнечных зайчиков. Я сидела на еще не покрашенном крыльце нашего будущего дома и смотрела, как мама с упоением размечает колышками место для розария. Ее руки, уже измученные болезнью, двигались с такой уверенностью и нежностью, будто она высаживала не границы клумбы, а очерчивала контуры нашего счастливого будущего. — Вот здесь, Яночка, будут красные плетистые, они оплетут всю эту арку, — ее голос, осипший от chemotherapy, звучал как самое дорогое, что у меня было...

– Не-ет. Лучше сношеньки моей и не сыщешь. Чего не говорите! Не знаю забот. Ведь в темень с фонарём корову выходит доить. Не успею оглянуться, уж она и печь истопит, и с молоком управится, и воды наносит, и уж на пекарне первая... Потому и хлеба не беру. Я разве за ней успею. Уж купила все сношенька, да не тута, а прям на пекарне. Тепленький. Раиса Ивановна говорила то с Альбиной, продавщицей, то оборачивалась к бабам, обращалась как бы ко всем присутствующим здесь. – Так ведь, Рай, отдыхай. Знать, повезло – время отдыхать пришло...