Зина вытирала руки о фартук, когда свекровь произнесла это. — Запустила себя совсем. Вон какая стала — ни кровинки в лице, платок серый. А потом удивляетесь, что мужики на сторону ходят. Слова повисли в воздухе кухни, пропахшей квашеной капустой и дровяным дымом. За окном февральская вьюга мела снег, наметая сугробы к самым наличникам. В углу тикали ходики — подарок ещё от Зининого деда. — Чего вы, мать? — Зинаида обернулась от печки, где на чугунной сковороде жарились картофельные оладьи. Свекровь, Прасковья Ивановна, сидела на лавке у стола, перебирала горох для посева...

Нина поднималась по скрипучим ступеням крыльца с ведром картошки. Пальцы онемели от холода — октябрь в Бабкино выдался промозглый, с утренними заморозками и ветром с Волмы. Спина ныла после смены на ферме: сорок коров подоить, надой записать, молочные фляги перетаскать к машине. Сил хватало только на то, чтобы добраться до дома, растопить печь и сварить ужин. Василий должен был вернуться с полей к семи. Обещал привезти сено для Зорьки, их коровы. Нина уже мысленно прикидывала: картошку пожарить, огурцов солёных достать из погреба, хлеба нарезать...