Мраморная кухня пахла тоской, как будто само это холодное, стерильное пространство впитало все несказанные слова, слёзы, выдохи. Свет от встроенных светильников резал глаза, отражаясь в битом стекле — экран телефона раскололся, как скорлупа у яйца. Он лежал возле ножки барного стула, чуть в стороне, как свидетель чего-то интимного и болезненного, что произошло тут всего мгновение назад. Анна не двигалась. Её руки — тонкие, ухоженные, с ногтями телесного цвета — сжимали край кухонной стойки. На ней было вечернее платье: бархат тёмного винного оттенка, чуть спущенное на плечи...

— Что-то случилось? Алла бросила спортивную сумку на банкетку в прихожей. Воздух в квартире был густым и неподвижным, словно застоявшаяся вода в пруду. После бодрящей усталости в мышцах, после ритмичной музыки и звонкого эха спортзала, эта домашняя тишина давила на уши. Стас стоял у кухонного проёма, прислонившись плечом к косяку. Он не смотрел на неё. Его взгляд был прикован к собственным рукам, которые он то сцеплял в замок, то распускал, будто не зная, куда их деть. Даже со спины было видно, как напряжены его плечи под тонкой тканью домашней футболки...