Кухня тонула в мягком полумраке. Лампочка под абажуром не горела — Марина предпочитала слушать тьму. За окном висела неподвижная зимняя ночь: снег лениво кружился в свете фонаря, будто медлил коснуться земли. На столе, в полумраке, поблёскивала кружка с остывшим чаем, на блюдце — ломтик лимона, сморщенный и почти прозрачный. Она сидела, подперев щёку ладонью, и слушала. Слушала тиканье старых настенных часов, которые достались ей от бабушки. И — сквозь стены — голоса. В соседней комнате муж тихо говорил по телефону...

Когда Лена впервые увидела Марину — сестру Ильи, — она решила, что та похожа на тех людей, кто вечно приходит на чужой праздник со своей музыкой и пытается управлять очередностью тостов. Не грубо, не прямолинейно, а как-то легко, как будто так и надо. Мягкий голос, уверенные жесты, фамильярное «мы», которое мгновенно расширяло пределы чужого дома до масштаба общих владений. Тогда это показалось забавной чертой семейного темперамента. Позже — привычкой, от которой у Лены появлялась тупая боль в висках...