Он залпом выпил стопку, почувствовав резкий, обжигающий вкус, который тут же сменился приятным теплом, разливающимся по телу. Морщинка на лбу разгладилась, когда он, поморщившись, схватил с тарелки хрустящий, соленый огурчик, и тут же почувствовал, как жизнь медленно возвращается в его тело. — Я сейчас пойду в правление, — сказал он, вытирая рот тыльной стороной ладони, — попробую договориться насчёт отпуска с Башкатовым. А ты сходи к Мархуте, поговори, попроси, а то вдруг не согласится. Его голос звучал еще немного хрипло, но уже уверенно...

– Настенька, ну как ты можешь такое говорить? – голос матери дрожал, но в нём уже проступала привычная укоризна. – Мы же твои родители. Ты же не чужая. Настя сжала телефон сильнее, чувствуя, как ладонь становится влажной. Она стояла у окна своей маленькой квартиры на пятом этаже, глядя на заснеженный двор, где дети катались с горки. Обычный декабрьский вечер. За окном мягко падал снег, а внутри всё кипело. – Я не чужая, – тихо сказала она, стараясь держать голос ровным. – Но вы сами сделали так, что я чувствую себя чужой...