Шестьдесят лет. Вдова. Вера Петровна Синицына сидела в кабинете покойного мужа, Вадима. Она сидела в его кресле, которое до сих пор пахло им — въевшийся, тяжелый запах дорогого табака, натуральной кожи и чего-то еще, металлического, холодного. Тридцать лет она почти не входила в этот кабинет без стука. «Вера, я занят», — бросал он, не оборачиваясь. Теперь она могла сидеть здесь вечно. Разбирая остатки его жизни. Бумаги, счета, какие-то старые, уже ненужные договоры. Все это было чужим, как латынь...

Тяжелый бархат портьер казался единственным, кто не смеялся над Аней. Он беззвучно впитывал каждый сдавленный хохот, каждое ядовитое слово, падавшее на нее, словно хлопья пепла. Она стояла посреди кабинета, в своем дешевом, потертом платье, и чувствовала себя голой. Сирота. Шестнадцать лет, а за спиной — лишь пыльный чемодан и горькое слово «обреченно». Адвокат бубнил что-то о последней воле покойного дяди — человека, который заменил ей отца и мать. Но его слова тонули в густом, сиропном смехе его вдовы, тети Ирины, и ее «друга семьи», Виктора...