Тёти Гали не стало в среду, в три часа ночи. Я узнала утром, когда позвонила как обычно — проверить, приняла ли таблетки, поела ли. Трубку взяла соседка, тётя Вера. Голос дрожал. — Ритка, она ушла. Ночью. Тихо. Я зашла утром — а она лежит. Холодная уже. Я села на край кровати. Положила телефон на колени. Смотрела в стену. Шесть лет. Шесть лет я к ней ездила. Каждую субботу. Иногда по будням, если звонила — «Ритка, мне плохо, приезжай». Я ездила. Без вопросов. Потому что тётя Галя была единственной в семье, с кем можно было разговаривать по-человечески...

Серое небо низко нависло над крышами домов, словно разделяя всеобщую скорбь. Мелкий осенний дождь монотонно стучал по крыше автомобиля, в котором Ольга сидела, не ощущая ни времени, ни самой себя. В руках она сжимала маленькую ладонь своей четырехлетней дочери Катюши. Девочка, притихшая и не до конца понимающая, куда и зачем они едут, смотрела в запотевшее стекло. В их небольшой квартире, которую Ольга до сих пор считала общей и наполненной любовью, было на удивление многолюдно. Воздух был густым и тяжелым, пахший цветами, влажной шерстью и дорогими духами...