— Там... Мама в общем твоя звонила, — Марина произнесла это так, будто сообщала о начале третьей мировой. — Приезжает завтра. С твоим отцом. На месяц. Алексей замер с чашкой недопитого кофе. За окном кухни серел февральский московский вечер. Снег, который не убирали с дорог уже вторую неделю, превратился в грязное месиво. — Завтра? — он моргнул, пытаясь осознать информацию. — Но... почему так внезапно? — Внезапно? — Марина вскинула брови. — Ты забыл, что они звонили в прошлом месяце? Говорили, что хотят приехать? — Но они не говорили когда, — попытался оправдаться Алексей...

Курица лежала слева от сарая. Крылья распластала, большие широкие материнские крылья. Цыплята – под ней.  Раз, два, три... – Милая ты моя! Милая ты моя! – причитала баба Нина, собирая в мокрый фартук, торчащий из-под душегрейки, живых цыплят.  Семеро живёхоньких, один – не жилец, остальные шесть – мертвые, побитые градом. И наседка тоже – мертвая. Как бежала Нина! Как бежала домой в Неверово! Себя не чуяла. Ругала себя, мужа, погоду и даже Серёгу, который именно сегодня велел прийти за зерном. Зерна-то – с гулькин нос, а горе-то какое! А сейчас, собирая цыплят, очень злилась она на Липку...

— УБИРАЙСЯ ИЗ МОЕГО ДОМА! — Галина Петровна размахивала руками, как мельница на ветру. — НЕ ПОЗВОЛЮ НИЩЕБРОДКЕ НАСЛЕДСТВО МОЕГО СЫНА ТРАНЖИРИТЬ! Я стояла в прихожей с двумя сумками в руках и смотрела на женщину, которая три года назад называла меня "доченькой". Тогда, когда Артем был жив и приносил в дом хорошие деньги. — Галина Петровна, это квартира Артема. По документам она теперь моя... — КАКАЯ ТВОЯ?! — она взмахнула пачкой бумаг. — А это что такое? Завещание! Артемушка все мне оставил! — Покажите, — протянула я руку...